Для «телеологов» невербальная сторона коммуникации была важна, во-первых, со стороны «семиотической», т. е. как возможность изучения звуковых сигнальных систем экзотических племен, а во-вторых, и с точки зрения теории интонации как языковой подсистемы, которая (теория) только начинала тогда развиваться и которая, в сущности, сводилась тогда к месторасположению так называемого «тона». Древние формы языка вообще были связаны с тоном, звуком, дописьменной оболочкой, поэтому телеологам были интересны и разные формы невербальных звуковых сигналов (Schallsignale) у племен Африки и островной Америки [Hermann 1943].
Для сторонников же «нового учения о языке» именно жестово-мимический язык был первичным вообще. Они подчеркивали, что на некотором этапе звуковая речь сосуществовала с кинетической, которая и была исходной. Жестово-мимическая речь приравнивалась к пиктограммам, которые, в свою очередь, трактовались не как знаки, а как целые высказывания [Мещанинов 1931]. Итак, самым ранним периодом коммуникации яфетидология, т. е. «новое учение о языке», считает невербальный язык: «В языковом материале установлены ясные пережитки периодов иного способа общения, путем жестов и мимики» [Мещанинов 1930: 8]. Поэтому в их работах подчеркивается, что путь к развитию идей происхождения языка идет от изучения древних языков к поиску языков-примитивов [Мещанинов 1929: 47]. Например, строгий германист С. Д. Кацнельсон пишет о меланезийских и австралийских языковых фактах, о языках индейцев Америки.
Иначе говоря, они пытались исследовать ретроспективу — тропу от языков далекой, но зафиксированной древности к некоему эмбриональному состоянию человеческой речи. Вполне очевидно теперь, что новые данные и теории о происхождении языка и данные реконструкции того или иного «праязыка» в лингвистической теории не «стыкуются», разделены некоей «завесой», пройти сквозь которую современные методы не всегда позволяют (см. об этом: [Николаева 1996]).
Для «нового учения о языке» безусловной была установка не на отдельные семьи языков, а на единство эволюционного процесса, и это многократно подчеркивалось. Задача выявить единство «всех языков земного шара» понималась как conditio sine qua non. Знаменательно и то, что немецкие ученые в межвоенную эпоху — в духе времени — стали привлекать «экзотические» факты: языков Южной и Северной Америки, островов Меланезии и Полинезии, австралийских диалектов [Havers 1946; Hermann 1943а].
5. Какими же представлялись те минимальные первичные элементы, из которых впоследствии создавались разветвленные и семантически сложные системы языков более поздней эпохи?
Э. Херманн видит начало звукового языка в междометных вскриках неопределенной семантики. Языковая древность, по его мнению, должна существовать в виде неопределенных и неоформленных Wörtern, такого уровня, который понимают и дети. Но каждое из этих «междометий» имело консонантную опору (Stammlaut), которая в дальнейшем модифицировала сопровождающий вокал, становясь формой CV, таких модификаций становилось все больше и они приобретали более ясное функциональное значение, как правило связанное с указательностью [Hermann 1943: 15]. Самой древней единицей он считает wo‑ «где», которая по-разному воплощается в и.‑е. языках. Поэтому само возникновение языка, как он считает, начинается с однословных вопросов. Почему же именно с вопросов? — Человек хотел убедиться в том, что ему оставалось неясным. Вопрос всегда связан с повышением интонации, а однословные вопросительные слова, помещаясь в начале, притягивают к себе высокий тон [Hermann 1942: 367].
Таким образом, для телеологов первичными были мелкие словечки протяженностью не больше слога, вначале вопросительные, затем указательные, они далее превращались (с распространителями) в неопределенные слова-местоимения. По мнению В. Хаверса [Havers 1931], эти мелкие слова были частотными в нарождающейся звуковой речи, так как из-за своей краткости и фонетической простоты они были удобопроизносимыми и хорошо воспринимались перцептивно. Согласно концепции цитируемых исследователей, эти мелкие словечки разным образом комбинировались в линейном потоке речи, поэтому главным источником знания о языке древности и понимания языка современности является синтаксис. (Неясным остается, однако, их взгляд на происхождение знаменательных слов, вообще — на становление морфологии.)