Итак, именно синтаксис, точнее, высказывание является для представителей «нового учения о языке» центром языковых изменений и ареной их реализации. Очевидно, что «парадигматическое мышление», ставшее центральным в лингвистике в последующие десятилетия, еще считается для них второстепенным. Как уже говорилось, звуковая речь начинается, по Н. Марру, не только не со звуков, но и не со слов, а с предложения. Предложение — это мысль активная, в отличие от пассивной. Из предложения выделяются члены предложения, затем оформляются слова, потом — грамматический строй. Далее, как пишет С. Д. Кацнельсон: «Не слова составлялись из готовых звуков, а, напротив, отдельные звуки вырабатывались в ходе развития отдельных языков и их словарного состава» [там же: 16]. Из предшественников «новое учение о языке» отмечало и принимало А. А. Потебню, который «с огромной силой подчеркнул роль предложения как стихии, где совершаются все грамматические процессы» [Кацнельсон 1939: 1].
Наиболее подробно процесс первичного вычленения компонентов синтаксического целого изложен И. И. Мещаниновым в монографии «К вопросу о стадиальности в письме и языке»: «…постепенно вырабатывался новый способ конструкции речи, использовавший для характеристики данного слова другие слова своей же речи, могущие придать требуемый оттенок, иначе самый смысл фразы оставался бы непонятным. Выделились так называемые вспомогательные слова, присоединение которых к другим выявляло действующую роль последних во фразе. И тогда как слова росли в своем объеме, превращаясь в процессе скрещения в многосложные, вспомогательные частицы сохранялись в своей более архаичной форме односложных слов, и, таким образом, при построении фраз упор стал делаться уже на эти функциональные частицы, осмыслявшие построение фразы оттенком служебной роли каждого входящего в ее состав слова. Следовательно, упор стал делаться на те односложные слова, которые обратились в вспомогательные частицы и которые постепенно утрачивали свое самостоятельное значение когда-то бывших слов. Благодаря этому упор стал делаться уже на слоги» [Мещанинов 1931: 63].
Иначе говоря, основной идеей марристов была идея непрерывного членения на подсмыслы первичного нерасчлененного смыслового комплекса и непрерывной их грамматикализации и дифференциации. Разумеется, богатый материал здесь давала и ранее известная энантиосемия языков древности.
Семантический аспект «нового учения» был разработан в трудах В. И. Абаева, введшего понятие «идеологическая семантика», или «идеосемантика» [Абаев 1934]. Идеологическая семантика — это не этимология, как можно подумать первоначально (хотя этимология, по его утверждению, «вскрывает идеосемантику»), — это нечто близкое к тому, что теперь принято называть «картиной мира». Согласно концепции В. И. Абаева, люди в процессе взаимного осознавания и наречения мира сходным образом смотрят на явление, оно именуется в соответствии с «идеологией». Впоследствии эта внутренняя форма идеологии «выдыхается» и происходит «технизация». Для новых людей идеология уже неощутима. Так, сама грамматика, по мнению Абаева, есть результат технизации: «Самое существование грамматики как системы есть прямой результат технизации» [Абаев 1995: 51]. Но в каком-то смысле эта технизация, «выдохшаяся» идеология, есть для общества благодеяние, так как она экономит его силы. Поэтому процесс технизации влечет за собой, по Абаеву, два последствия: закон социализации и закон преемственности [там же: 57]. Интересно, что Абаев так же, как и телеологи, исследует принципы аналогии и принцип фонетических законов «без исключений». Здесь он так же точно, как и они, обращается к идеям Г. Шухардта о важности частотности слова в коммуникации [так же: 57—59]. Пожалуй, именно В. Абаев оказывается наиболее близким немецким телеологам. Системность языка, по его мнению, есть результат технизации, а в древности практически языки состояли из «исключений». Дело в том, что «каждый язык в своей грамматической и лексической структуре влачит в десемантизированном виде обрывки и клочья мировоззрений прошлого, в сильнейшей степени замаскированные и перепутанные процессами технизации» [там же: 61]. Сходные идеи высказывает и С. Д. Кацнельсон; он подчеркивает, что именно самые повседневные, элементарные понятия человеческой жизни связаны с супплетивизмом — т. е., иначе говоря, с набором исключений [Кацнельсон 1936: 13].