— Водка, — сказал Патрик Иванов. — Зельедка. Икрушка. Черньяшка. И множко мьяска.
— Он просит такую закуску, — сказал Вагин. — Селедку, икру, черного хлеба. И много горячего мяса. И водку, конечно.
— Вы могли бы не переводить, — вежливо сказал официант, — я понял все, что он сказал.
— Вы разговариваете по-африкански? — изумился Вагин.
Девица в купальнике бросила петь и принялась танцевать. Телодвижения ее были недвусмысленно призывны. Мужчины нервничали, топтали ноги своих партнерш.
Вагин и Патрик Иванов разлили водку по стопкам, но пить не стали. Обошлись минеральной. Ели с аппетитом.
Патрик Иванов вытер губы салфеткой. Закурил.
— Теперь ответь, — сказал он, — почему мы пошли вдвоем?
— Увидишь, — ответил Вагин.
— Надо было брать бригаду…
— Не надо, — сказал Вагин.
— Я не понимаю, — злился Патрик Иванов.
— Поймешь, — сказал Вагин. Улыбнулся кому-то. Тоже вытер губы салфеткой и тоже закурил. Опять улыбнулся.
Патрик Иванов как бы невзначай обернулся. Заметил одну симпатичную даму, а затем и вторую за соседними столиками. Одна шатенка, другая брюнетка. Обе с мужчинами. Они улыбались Вагину. Не подозревая одна о другой.
Заиграл оркестр.
— Я сейчас, — сказал Вагин. Встал.
Обе женщины поднялись ему навстречу. Вагин выбрал шатенку. Брюнетка села, смущенная. Патрик Иванов вскочил со стула, подошел к брюнетке, пригласил ее.
— Я не танцую, ответила она грубо. Мужчины за ее столом рассмеялись. Патрик Иванов прикусил губу. На деревянных ногах вернулся к своему столику.
Вагин крепко прижимал к себе шатенку, что-то говорил ей на ухо. Она смеялась весело, откинув голову назад…
Вагин опустился на стул, махнул рукой, сказал:
— Наливай! Дротика пока нет.
Патрик Иванов не шелохнулся. Тогда Вагин сам разлил минералку.
— Моя мать была проститутка среднего пошиба, — сказал Патрик Иванов. — А отец негр. Занюханный, уродливый. Лентяй. Пьяница. И дебошир. Он бил мою мать, когда она была беременная. Хотел прикончить меня еще там, в утробе. Не удалось. Я все-таки родился. И вырос. И стал таким же уродом, как и папашка, — он неожиданно подался вперед. Качнулась посуда на столе. — Я ведь не урод, Вагин, правда, ну скажи, правда?!
Вагин сделал глоток минеральной, попросил:
— Сними очки.
Патрик Иванов покорно выполнил просьбу.
Вагин внимательно оглядел его, заключил со всей серьезностью:
— Ты очень симпатичный, — мягко накрыл своей ладонью его туго сжатый кулак.
— Да пошел ты!.. — Патрик Иванов с силой отбросил вагинскую руку. На них обернулись с соседних столиков.
— Тихо, — сказал Вагин, прищурившись и глядя за спину Патрику Иванову. — Они пришли.
Лева Дротик был маленький, пухленький и носатый. Наверное, именно за этот нос, тонкий и длинный, вроде как у деревянного итальянского мальчика, веселые представители уголовно-преступного мира и нарекли пузатого Леву туземной кличкой Дротик. Костюм на Дротике был дорогой, но сидел плохо, галстук фирменный, но висел неважно, туфли из тончайшей кожи, но болтались на ступнях, как лапти на инвалидных костылях. Не умел Лева Дротик достойно носить приличный прикид. Но это, по всей видимости, нисколько не мешало ему самозабвенно любить себя.
И он любил.
Шествовал меж столиков, выпрямившись, с солидной неторопливостью, гордо вскинув нос. Важный.
За ним вразвалку, ступая грузно и со значением, топали два здоровых парня. Плечи толстые, шеи короткие. Один начисто лысый, с простецким деревенским лицом, другой черноволосый, короткостриженный, широкоскулый, узкоглазый, то ли кореец, то ли монгол, то ли бурят, то ли… Телохранители…
Подошли к шестиместному столику возле эстрады. За столиком трое. Загорелые, в светлых костюмах, пальцы в перстнях. Один из троих привстал, поприветствовал Дротика и его ребят. Руки не подал.
— Видать, Дротик рассиживаться не будет, — заметил Вагин. — От водки отказался. От сигарет тоже. Возьмет товар и отвалит.
Женщина за соседним столиком, та, с которой Вагин, недавно танцевал, глядела на него во все глаза, улыбалась. Вагин ответил ей каменным взором. Женщина перестала улыбаться, обиделась, опустила глаза, заморгала часто. Как бы не расплакалась, глупая…
— Нет, — возразил сам себе Вагин. — Уговорили-таки его на водку. Взял стопарь, стервец.
Патрик Иванов не спеша обернулся, подтвердил:
— Уговорили, — перевел взгляд на бутылку, стоящую перед ним, посмотрел на нее с сожалением, заметил резонно: — На водку кого хошь уговорить можно…