- Вчера. Он навестил меня. Принес зелье… Зачем вы упрекаете моего сына в том, чего он не делал?.. Вы плохи в понимании мотивов. Если бы он стремился к личным благам, он выбрал бы не вас. Поверьте, мой сын умеет разбираться в людях. Он попытался бы завоевать доверие Шекклболта. На крайний случай, госпожи Дойл. Но вы - такая же пешка, как и он. Только вы - пешка в окружении фигур, а он - пешка на четвертой линии.
- Мне кажется, наши с Драко отношения касаются только нас, - резко сказал Гарри. - К тому же, зачем, в таком случае, так себя вести?
- А вот у него и спросите. Он очень многое может вам рассказать, - Малфой рассматривал скудные солнечные лучи, пробившиеся сквозь цветное стекло. Гарри про себя отсчитывал час.
* * *
Малфой-младший появился около кабинета Кингсли за минуту до Гарри, встревоженный и хмурый, и, постучавшись, зашел. Гарри, полный любопытства, потрусил немного и приоткрыл дверь - слава Мерлину, бесшумно.
Шекклболт сидел за своим рабочим столом, сочувственно повесив голову и переплетя пальцы, как во время трудного разговора. Драко, напряженный, стоял напротив.
- Что случилось с моей матерью? - настойчиво спросил Малфой - как было видно, уже не в первый раз.
Гарри вспомнил вчерашнее «Я не оказался достаточно смел. Мистер Поттер…» - Малфой все же хотел сказать Драко о смерти Нарциссы, но день назад не смог. А сейчас…
Кингсли пожевал верхнюю губу, постучал несильно пальцами по столешнице, будто пытаясь оттянуть время, вздохнул и заглянул Малфою-младшему в глаза:
- Драко... Твоя мать была обнаружена вчера во французской гостинице... мертвой.
Министр отвел взгляд. Повисла секундная пауза.
- Ч-что? - в голосе Драко звучало неверие, надежда и обреченность одновременно.
- Причина смерти не установлена.
Драко закрыл лицо ладонью; Гарри заметил, что это не скрыло покатившихся слез. Драко резко развернулся, распахнул дверь и, не обращая ни на что внимания, всхлипывая, помчался куда-то. Прежде, чем понестись вслед за Малфоем, Гарри успел заметить настороженный и печальный взгляд Шекклболта.
Драко домчался до первого мужского туалета и, забежав туда, остановился.
Гарри робко вошел следом, думая, что Малфой, наверное, как-то привязан к туалетным комнатам - Драко, задыхаясь всхлипами, сполз по стене на холодный пол и, обхватив себя руками, уткнулся лицом в колени.
Гарри все еще в смущении стоял на пороге. Раздались шаги, и Гарри, обернувшись, вошел и закрыл дверь. Ему казалось, что Малфой что-то тихо бормочет, но различить слова было невозможно. Гарри в растерянности топтался на месте. Если бы это был Рон, его можно было бы просто подойти и крепко обнять, но что делать с плачущим Малфоем, Гарри не представлял.
Драко закричал, его крик перешел в судорожный всхлип и кашель, и Драко, наконец, поднял голову, тихонько раскачиваясь. Гарри не выдержал и опустился рядом с Малфоем, обхватив его за плечи; его лицо было заплаканным, красным, изуродованным болью, лицом обычного живого человека.
Прошел час, может, больше - Гарри не ориентировался во времени. Он просто чувствовал холод пола и стены, обнимал бывшего школьного врага, иногда поглаживая его по плечу, и покачивался вместе с ним в этом медленном, удушающем танце скорби. Он же совсем мальчишка, подумал Гарри, такой же, как и я. И нас всех заставила вырасти война, чертова война, которая шла даже между подростками и детьми!
Гарри вспомнил свой шестой курс, Драко, плачущего в туалете Миртл, Драко, не посмевшего убить Дамблдора, Драко, протягивавшего руку... Как же все это было… отвратительно! И жестоко. «И ко мне тоже», думал Гарри. Он сам когда-то наплакался по смерти Сириуса. «Нас обоих вырастила война. И никто, ни один нормальный, счастливый человек никогда не поймет, что это такое». Гарри сидел рядом с Малфоем - нет, рядом с Драко, и вся школьная вражда, вся неприязнь, все подозрения показались такими мелочными и эгоистичными; и не было ничего естественнее, чем обнимать этого человека, которого тоже усыновила война, и который теперь мог понять, думал Гарри с мрачным удовлетворением.
Время шло. Прошло не меньше двух часов, пока Драко не уткнулся Гарри в плечо, обессиленный, обезнадеженный и опустошенный. Гарри казалось, что он частью себя пережил эту боль вместе с Драко, когда клялся себе никогда не обижать его, никогда больше не задирать, не подозревать и не оскорблять его, потому что он был таким же человеком, из плоти и крови, и чувств, этих драных чувств; и Гарри клялся, клялся, просил прощения и клялся, что больше никогда... если только это поможет Малфою.
Но Малфой, не успокоившись до конца, судорожно сжимал мантию Гарри и отпускал ее, и снова сжимал в кулак; а боль не уходила.