В молодости я ничего не видел и не знал, кроме хоккея. А теперь, в редкие часы отдыха, я жадно проглатывал книгу за книгой, и за несколько лет изучил громадное количество мировой классической литературы, а также научных трактатов по психологии, философии и всемирной истории.
Иногда, застав меня за чтением и конспектированием, Маккарти, как бы невзначай украдкой подсматривал – чью книгу я изучаю, а потом ворчал:
– Ну? Что там твой Хемингуэй пишет про удои? Ничего? Так о чём же пишет этот бездельник?..
или
– Эй, Шопенгауэр (это он мне), завтра объезди нового жеребца. Fuck you! Да мантию не забудь надеть – он тебя без мантии не подпустит…
или
– Крышу в сарае надо перекрыть – прохудилась… Если один не сможешь – попроси помочь своего дружка Диккенса…
Всех писателей он считал безнадежными лентяями и фантазерами, не знающими настоящей жизни, полной будничных трудностей. Он клял «проходимцев»-писателей («Fuck you!») на все лады, мечтая выбить из меня эту бесполезную блажь – чтение книг.
Однажды я не утерпел и сдержанно возразил:
– Человек – это сумма прочитанных им книг!
Его почему-то поразила эта мысль, как гром среди ясного неба! Он даже не сматерился.
Заметив это, я рассказал старику о сложной судьбе Джека Лондона. Как в юности будущий писатель скитался и, чтобы не умереть с голода, не чурался самой грязной, тяжёлой и малооплачиваемой работы на консервном заводе и в прачке. Как он был рядовым матросом на торговом судне и несколько раз в штормы находился на волоске от гибели. Как сидел в тюрьме. Как замерзал на золотоносных ледяных приисках Клондайка, делясь с друзьями-старателями последним промерзшим куском сухаря, и как он вернулся оттуда без единого цента в кармане…
Но все эти лишения, которые писатель претерпел за свою жизнь, позволили Джеку Лондону узнать героев своих будущих книг, глубоко изучить их сложные характеры, и оправдать их некоторые противоречивые поступки, а иногда даже и преступления.
Свой довольно-таки долгий рассказ я закончил словами:
– Я тоже считаю, что Джек Лондон был великим проходимцем! Потому что он прошёл через всё то, о чём потом писал!
Маккарти восхитила судьба этого писателя до глубины души, и старик спросил, предварительно матерно восхитившись:
– Fuck you! Вот это парень! Он англичанин? – видимо его ввела в заблуждение фамилия «Лондон».
– Нет, американец, – охотно ответил я, с удовольствием отмечая, что Уильям не отмахивается скептически, как обычно, а заинтересовано слушает и размышляет.
Я предложил дать ему книгу, но старик смущенно закряхтел:
– Когда мне читать-то? Расскажи сам…
И с этого дня, каждый вечер после ужина у камина собиралась вся семья Маккарти, и я пересказывал им своими словами мои любимые книги: «Время-не-ждёт», «Мартин Иден», «Белый клык», «Любовь к жизни», «Кусок мяса»…
Когда было смешно, старик Уильям громче всех хохотал (да, да – он умел смеяться!), и украдкой вытирал слёзы в трагических местах. Маккарти был настоящим ребёнком, пытливо постигающим этот огромный и удивительный мир!
Отныне он изменил отношение к писателям, а мой собственный авторитет вырос до неимоверных размеров!
И ещё ранним утром старик уже сгорал от нетерпения – что же я расскажу им сегодня вечером?!
После Джека Лондона я пересказывал семье произведения О’Генри, Киплинга, Ги де Мопассана, Марка Твена, Жюль Верна, Экзюпери, Герберта Уэллса…
И, знаете, это здорово, что я не читал, а именно пересказывал книги!
Потому что надо было видеть умилённое лицо Маккарти, когда он слушал, допустим, «Приключения Тома Сойера» или «Благородный жулик», и как старик, которого ранее все считали тоскливым ворчуном, вдруг подпрыгивал в кресле и дергался от хохота, держась за живот и заражая своим смехом всех остальных!!!
Как по-мальчишески задорно блестели его глаза, когда он слушал или, когда старик чуть ли не капризничал, хлопая себя мозолистыми ладонями по костлявым коленям:
– Fuck you! Давай ещё! Алекс, ещё рассказывай!..
Так я стал не только трудолюбивым и безотказным работником, но и чем-то вроде священной живой реликвии семьи Маккарти…
* * *
Забыл сказать, что на ранчо никто никогда не интересовался – кем же я был до Техаса?!
Канадским хоккеем ковбои не увлекаются, и вряд ли кто-нибудь из них подивился бы прежним спортивным заслугам Алекса Гормана по прозвищу «Sorry».
Для солнечного Техаса важно только одно – как я «держусь в седле» каждодневного изнурительного труда. Только это! – а на остальное…