Однажды поздним вечером в страшную затяжную грозу заехал к нам местный шериф, чтобы переждать бушующую непогодь.
Его вкусно накормили, налили в большую чашку крепкий кофе и, греясь у камина, к моему изумлению, он вспомнил мою фамилию:
– Знавал я одного центрфорварда Алекса Гормана. Все звали его «Sorry», и голкиперы всех НХЛовских команд боялись этого парня… Великий был плеймейкер!
Шериф блаженно выдохнул и, по выражению его лица, я догадался, что он (слава Богу!) никак не ассоциирует легендарного спортсмена со мной! Да разве мог бы кто-нибудь представить, что «Титулованный», «Легендарный», «Великий» хоккеист Алекс Горман, по прозвищу «Sorry», и я (ковбой, пропахший потом и навозом!) – одно и то же лицо?!
А шериф предался пафосным воспоминаниям:
– Да-а! Славный был паренёк! Профи, каких мало! Если появлялся на площадке – ждите гол. Ах, как он играл!!! Какая скорость! – ни один костолом за ним не мог угнаться! Какой дриблинг! Горман-«Sorry» на одном коньке, шутя, обыгрывал соперника и шайбы в ворота «привозил», как шоколадное ассорти – на любой вкус! У него был лучший кистевой бросок за всю историю НХЛ!!! А как он щёлкал из-под защитника? – а? Ха-ха! Голкиперы уставали вынимать шайбы из сетки. И тогда Алекс проезжал за воротами и, как бы извиняясь, произносил свою коронную фразу: «Sorry, приятель! Это игра!..»
Всё было именно так!!! Ну… или ПОЧТИ так, как рассказывал шериф.
Правда, по его рассказу получалось, что Алекс Горман в гордом одиночестве выходил на лёд, вальяжно катался по площадке в своё удовольствие и для статистики нехотя складировал шайбы в воротах, а все остальные хоккеисты рядком стояли вдоль бортика и завистливо-восхищённо аплодировали!
Но это же бред! Хоккей – игра командная, силовая и жёсткая до крайней жестокости!!!
Знаете, почему у многих хоккеистов нет передних зубов?
Да потому, что каждый гол и каждая победа выгрызается зубами!!!
В хоккее своя арифметика: 5+1=1 или 5+1=0, то есть – или «пятерка» полевых игроков + голкипер – это «одно целое», или все вы, ребятки, «нули» и счёт на табло не в вашу пользу!
Здорово же, чёрт побери, мы тогда играли, если наши славные победы помнят и обсуждают до сих пор! Ради этого стоило жить!!!
…Нет, конечно, нет! Во время ностальгических воспоминаний шерифа, я старался никак не выдать себя внешне, но в душе, как вы понимаете – был «на седьмом небе» от счастья!..
– И где же он сейчас – этот ваш легендарный Алекс-«Sorry»?.. – не очень заинтересовано спросил я, наигранной зевотой подчеркивая, что вообще-то все мы весьма далеки от хоккея, а я просто (ради приличия!) хочу поддержать «заунывную» беседу.
– Умер! – коротко отрезал шериф.
Я чудом не свалился со стула, а мой собеседник отпил кофе и уже без патетики (даже немного брезгливо!) добавил:
– Спился и умер. Его нашли в сточной канаве с проломленным черепом… Так у них частенько случается. Сначала – почёт, уважение, слава, деньги, девочки. А заканчивают они, как правило, в канализации или на мусорной свалке, как протухшее мясо… Кстати, Уильям, ты слышал? – осенью говядина снова упадёт в цене…
И разговор всеведущего шерифа со стариком Маккарти перешёл на более волнительные для них темы…
Так я узнал, что бывший прославленный центрфорвард Алекс Горман по прозвищу «Sorry» умер.
Он умер, чтобы родился ковбой…
* * *
А жизнь на ранчо текла своим чередом: день за днём и год за годом.
У Маккарти было две дочери. На одной из них я и женился в 66-м году.
Её звали Марта.
В 68-м у нас родился первенец – Марк, а в 73-м – Эльза…
Теперь уже нет моих любимых девочек. Марта скончалась двадцать лет назад, а Эльза погибла в 2001-м…
Кстати, о Марке! Нет, не о сыне, а о Марке Рубинштейне.
Последний раз я виделся с ним летом 1970-го года, когда он совсем уже обрюзг, состарился и устал от жизни.
Марк продал своё кафе в Чикаго и первым делом приехал в Техас – навестить нашу семью…
Рубинштейн был счастлив и безмерно горд, что сына я назвал в его честь.
Целыми днями Марк-старший нянчился с Марком-младшим и от этого общения оба получали фантастическое удовольствие. Разговаривали они на одном (и только им понятном) языке…
Рубинштейн гостил на нашем ранчо почти две недели.
И в последний вечер, после прощального ужина, Марк попросил меня:
– Пойдём – поговорим…
Мы прихватили полбутылки виски (для него), кружку кофе (для меня) и вышли во двор.
Уселись в шезлонги и, наливая Марку виски, я искренне сказал: