Новые законодательные инициативы и мировоззренческие моменты рождались в дискуссиях мудрецов, которые приобретали невероятно изощренный характер. Эти споры и составили Талмуд – единственное в своем роде, уникальное произведение в мировой литературе, в котором запечатлены не только конечные законы и установленные нормы повседневной жизни общества, но и механизм принятия этих законов, пространные логические выкладки, приведшие к конечным выводам из тысяч самых разных вопросов, – от бытовых до устройства мироздания.
Кроме того, комментаторам требовалось разъяснить для широких масс психологические, исторические, духовные мотивации героев Торы – духовного средоточия еврейской религии – выразить к ним свое отношение. А поскольку рассказы Писаной Торы обычно краткие и напрямик из них подчас трудно что-то вывести, то особую популярность в поздней античности и средневековье приобрел жанр мидрашей (от слова «драш») – попытка через последовательный нарратив дать новое толкование священному тексту. Мидраши стали основным типом комментариев на события Торы; из них выводили и алахические предписания, и нравственные наставления.
Однако иносказательная изощренность мидрашей, полет фантазии в конструируемых там рассказах о библейских событиях привели к тому, что стал теряться буквальный смысл древних источников. А с развитием мистических учений и каббалы, когда реальные события и персонажи текста Торы начинают представляться лишь как символ совершенно иных событий, происходящих в духовном мире, в столкновении мистических сфер, описанные в ней реальные герои, жизненные конфликты, конкретные исторические детали превращаются в иллюзорные и незначимые сами по себе. В результате, если раньше восприятию святости Торы мешал упор на буквальное ее прочтение, теперь возникла опасность разрушения святости Торы по прямо противоположной причине – оторванности комментариев от непосредственного текста Торы.
Соответственно, зародилась обратная тенденция. Мудрецы стали настаивать, чтобы священные источники прочитывались в первую очередь буквально, в пшат. Уже великий мудрец Саадия Гаон (IX–X вв.) требовал прочтения текстов Торы в их буквальном значении, за исключением нескольких случаев, когда это невозможно. Но даже эти исключения были довольно расплывчатыми и позволяли прочитывать множество текстов аллегорически. Поэтому ряд последующих мудрецов ужесточили требования к буквальному прочтению Торы и расширили их на писания мудрецов. Апогея эта тенденция достигла, с моей точки зрения, уже в XX в. у последнего, 7-го, Любавического Ребе, М. – М. Шнеерсона. Ребе требовал буквального прочтения не только Торы, но и всей Устной Торы: «Слова Торы и Писания верны и достоверны в их буквальном значении… за исключением очень немногих случаев», «Стихи Торы и высказывания наших мудрецов не могут быть отделены от их буквального смысла». И Ребе даже приводит в пример фрагмент из талмудического трактата Моэд Катан: «Фараон был высотой с локоть, и борода его была с локоть», требуя понимать его буквально (и не закончив сообщение из Талмуда, где говорится, что член фараона был длиной с локоть и ладонь). Другое дело, добавляет Ребе, что надо подумать, зачем мудрецы оставили нам эти подробности.
Однако линия буквального прочтения, естественно, не стала ведущей в последующей исторической традиции еврейской интерпретации текста. Большинство современных раввинов смотрят на аггадические тексты, мидраши совершенно иначе. Они утверждают, что буквально их прочитывать нельзя: они подчиняются особым правилам прочтения. И, казалось бы, очень близкие по сюжету и формам литературные тексты, которые в академической среде рассматриваются как сходные и требующие применения общих методов литературно-исторического анализа, в религиозной традиции рассматриваются совершенно иначе: скажем, арабские легенды – это просто легенды и сказки, а вот еврейские с точно тем же сюжетом – это глубочайшие тексты, имеющие множество глубинных смыслов. И их, дескать, нельзя прочитывать буквально.
Тем не менее некоторые выдающиеся мудрецы позднего Средневековья, ссылаясь на мидраши, прочитывали их именно буквально – как тот же великий комментатор Раши. И лично у меня, признаюсь, большое удовольствие (хотя мне оно, конечно же, не близко интеллектуально) доставляет буквальное толкование Торы и особенно многочисленных раввинистических писаний. И я страшно доволен, что могу законно опираться при этом на соответствующую концепцию некоторых наших выдающихся мудрецов. Кроме того, я, признаюсь, по натуре своей раблезианец и обожаю разные истории, связанные с бытовыми, эротическими, физиологическими подробностями. А в этом плане еврейский фольклор поистине не имеет себе равных и являет просто океан наслаждения – особенно с учетом того, что наши мудрецы, в частности, очень четко понимали, какую высокую роль играет эротическая составляющая в жизни человека. Поэтому Талмуд, мидраши буквально пронизаны эротической тематикой, и именно в этом ракурсе очень неожиданно толкуются многие стихи Торы и ТАНАХа.