Вскоре, из спальни отчётливо стали доноситься звуки открываемых и задвигаемых мебельных ящиков. Мы с Женькой перемигнулись, и я кивнул дочке, мол, сбегай на разведку. Маленькая Чапаева вернулась через пару минут с красным носом и глазами, полными слёз.
— Ну, что там? — заговорщицки понизив голос, спросил я у Женьки.
— Не знаю… На кровати два чемодана… Сидит, плачет и шёпотом ругается, — испуганно глядя на меня, ответила Чапаева, шмыгая носиком.
— Какие два чемодана? Вы сюда заезжали с одним, — попробовал пошутить я, понимая, что нужно срочно идти объясняться.
И правда, в спальне на кровати лежали два чемодана. Один (тот самый, розовый, с поломанным колёсиком) был уже закрыт, а второй, с которым я собирался ехать в командировку, заполнялся трусишками, платьишками, колготками, носочками (преимущественно Женькиными).
— Ксюш, всё хорошо будет, я всего на две недели… — попытался спокойно объясниться я и положил ей руку на плечо.
Это было моей ошибкой, потому что именно в этот момент в гражданке Галкиной проснулся тренер-инструктор по женской самообороне. Моя пузатенькая сожительница ловко перехватила мою руку, нырнула под неё и, оказавшись у меня за спиной, сильно толкнула меня в район… крестца… своей правой ногой (а она у неё толчковая). Не успев сгруппироваться, я, как мешок с проросшей картошкой, шмякнулся всё той же… крестцом… на злосчастный розовый чемодан с его долбаными поломанными колёсиками. На шум ломающегося чемодана и мой приглушённый стон прибежала Женька и, театрально держась ладошками за свои щёчки, закричала:
— Мамочка, не бей так сильно нашего папу! Он мне велик обещал!
— Когда… ничего я…
— Всё будет хорошо, говоришь? А не будет уже ничего хорошего. Всё у тебя так, да не так, Чапаев. Женька, забери у этого… розовый чемодан. Разлёгся тут… Мы пока у Фиры Самойловны поживём, — решительно захлопывая второй чемодан, громко крикнула мать моего будущего сына.
— Ксюш, ну всего две недели. Генерал сказал, что ресторан он берёт на себя… — пытался как-то объясниться я.
— Да? Ты издеваешься, Чапаев? — забрасывая за спину чехол со свадебным платьем, продолжала бушевать Ксюха. — А с этим что я буду делать? Оно же размер в размер сшито! Через две недели это платье уже ни здесь, ни здесь и ни здесь не сойдётся, чёртов ты идиот! Генерал у него договорится… А может быть, и с ним он договориться сможет? — похлопав себя по животику, зло улыбнулась бесповоротно беременная. — Ну, чтобы, пока его папаша по командировкам разъезжает или как это у вас называется, он не рос…
— Ксюша, тебе нервничать…
— Да пошёл ты… я сама знаю, когда мне нервничать, а когда нет. Чапаева, марш на выход! — указав Женьке направление движения чехлом свадебного платья, взвизгнула моя невеста на сносях.
— Ну, что ж ты в самом-то деле…
— Мамочка, пожалуйста, не кричи на папу. Это я во всём виновата! — встав в дверях и раскинув ручки, запричитала, капая слезами на крутящихся под ногами животных, разрыдавшаяся вдруг Женька.
— Здрасьте! Ты-то чего тут мне устраиваешь? — двигая ногой к выходу чемодан на колёсиках, удивилась разъярённая мамаша.
— Папа мне говорил, что свадебное платье перед свадьбой жениху показывать нельзя, что примета есть такая, а я, дурочка несчастная, показала-а-а-а! — рыдал ребёнок, искренне веря в предрассудки.
— Правда, что ли? — теперь уже глядя на меня испепеляющим взглядом, спросила Ксюша.
— Да одним глазом… я и рассмотреть-то толком не успел. Но красивое… точно красивое, — пытаясь заглянуть в глаза любимой женщины, честно врал я.
— Красивое? — неожиданно встрепенулся мой зарёванный ненаглядный ангел. — Ну, так я его тёте Фире отдам.
— Да как… — растопырив руки, показывая объёмы тёти Фиры, пытался урезонить я свою невесту.
— А пусть себе занавески на окна новые пошьёт. Женька, за мной, я сказала!
— Мама, а как же ребята? — обнимая взъерошенных Боцмана и Тимошку, всхлипнула дочка.
— Ребята с нами пойдут. Они у него тут с голоду окочурятся, пока его величество будет по командировкам разъезжать.
Последнее предложение Ксюша злорадно прокричала уже стоя в подъезде напротив двери моей соседки Фиры Самойловны Петровой (по мужу). Я слышал, как этажом выше хлопнула дверь, а где-то внизу по бетону лестничной площадки зашаркали комнатные тапочки. Народ в подъезде жил чуткий и жадный до чужих истерик, ссор и скандалов. Нажать на звонок Ксюша не успела… Дверь широко распахнулась, и квартира № 54 щедро выдохнула в подъезд порцию ароматного, подогретого горячей духовкой воздуха.