Глаза этого человека откровенно смеялись.
— Пушкин сказал об этом куда ярче… — И он прочитал негромко, наклонив голову:
Он замолчал. Мы молча смотрели на него.
— Вы кто, товарищ? — сдержанно спросила Марина Павловна. — Новый сотрудник роно?
— Примерно, — ответил он. — Я новый директор. Покровский моя фамилия.
Тонкий красный нос ее покраснел еще сильнее.
— Вот как, — сказала она, деланно улыбаясь. — А мы сегодня, как видите…
— Вижу, — вежливо сказал он. — Продолжайте, пожалуйста…
Новый директор стал ходить с нами в туристские походы: то в Загорск, то в Волоколамск или в Клин.
Обычно мы загодя готовились к походам, брали с собой котелки для ухи, соль, хлеб, перец, картошку.
Рано утром собирались в школе. Виталий Валерьянович уже поджидал нас.
— По коням, — говорил он.
И мы строились в пары и шли улицами по-утреннему тихой Москвы, и кто-нибудь запевал песню:
Еще редкие прохожие провожали нас взглядом.
А мы шли гордые, печатая шаг, и сами себе казались очень красивыми, очень ловкими и, само собой, заслуживающими внимания.
Где-нибудь в лесу, на поляне, или на берегу реки устраивали привал.
Темные деревья, которые кажутся особенно загадочными и таинственными в сумерках; искры, летящие от костра в вечернее небо; звезды, переливающиеся между ветвей…
Трещат еловые сучья, пахнет расплавленной горячей смолой, лавровым листом из котелка, в котором варится уха; огонь освещает наши лица, наши блестящие глаза. Виталий Валерьянович сидит, поджав под себя ноги, иногда мешает ложкой в котелке, пробует на вкус.
— Хороша уха! — щелкает он языком.
Однажды Виталий Валерьянович предложил нам сыграть в следопытов-разведчиков.
Мы разделились на две группы — белых и красных. И началась борьба за поиски военного донесения, которое было спрятано в каком-то дупле одного из деревьев.
Это была очень увлекательная игра. Мы ползали по шершавым, пахнувшим хвоей дорожкам, выслеживая друг друга, оставляя за собой приметы, по которым союзники могли отыскать один другого, — сломанную ветку, оторванную пуговицу, шерстинку, завязанную на кусте.
Виталий Валерьянович тоже играл вместе с нами.
И только Зденек отказался участвовать в игре.
— Детский сад! — снисходительно и категорично сказал он. — А я уже давным-давно позабыл о детском саде…
Он улегся под деревом, раскрыл книгу. Казалось, его никто и ничто не интересует, — только книга, которую он держал перед глазами.
Сперва мы подбегали к нему, звали с собой, он отмахивался:
— Оставьте меня в покое…
И голос его при этом звучал утомленно и насмешливо, как будто он был старше всех нас на добрый десяток лет.
Валя не выдержала, стала тянуть его за руку:
— Зденек, брось дурака валять! До чего интересно, если бы ты знал!
Как бы нехотя он оторвался от книги. Сощурив глаза, медленно оглядел Валю.
— Погляди на себя. На кого ты похожа?
Валя вспыхнула, испуганно одернула на себе платье.
— А что? На кого?
— Красная как рак, волосы, как у ведьмы…
Валя заморгала глазами.
Может быть, она как бы со стороны вдруг увидела себя, должно быть, и в самом деле красную как рак, растрепанную, неуклюжую.
Тихо опустилась рядом с ним на землю.
— Вот и хорошо, — спокойно заметил Зденек. — Посиди, успокойся.
Лешка, пробегая мимо них, крикнул торопливо:
— Валька, идем! Кажется, напали на след.
Валя промолчала, а Зденек усмехнулся.
— Гуляй дальше, друг, знаком будешь…
И сделал вид, что внимательно, очень внимательно читает свою книгу.
Но когда я проползла мимо них — я пробиралась к сосне, где у нас должен был состояться военный совет, — я заметила: Зденек вовсе не читает, а с любопытством следит за мной, и Валя смотрит на меня, и в глазах ее неподдельный интерес и с трудом подавляемая зависть, а книга Зденека раскрыта все на одной и той же странице…
9
Мы все больше сближались с Робертом. Незаметно для самого себя он вдруг вытеснил Зденека. И получилось так, что главным у нас вместо Зденека стал Роберт.
Почему? Может быть, потому, что он был правдивый. Он не умел, не мог сказать даже самой пустяковой неправды, не стремился выделиться, щегольнуть своим умом, или памятью, или силой.