Может быть, никто бы и не узнал о том, что написал Лешка, но учительница, принеся наши тетради в класс, спросила его:
— Разве на Черном море бывают пассаты?
Мы навострили уши. Лешка встал и, отчаянно краснея, ответил:
— Бывают.
Краснушка поправила воротничок своей малиновой блузки.
— Ты что, сам, своими глазами видел у берегов Сухума кораблекрушение?
Лешка низко опустил голову.
— Что ж ты молчишь?
— Да, — пролепетал Лешка.
Мне кажется, он готов был разрыдаться. Его руки так крепко схватили крышку парты, что косточки пальцев даже побелели.
Наша Краснушка не только любила яркие цвета, но еще и обладала добрым сердцем. Она сжалилась над Лешкой и не сказала больше ничего.
А он весь урок просидел, уткнувшись в одну и ту же страницу учебника.
Зато, когда кончился урок, мы уже не отставали от Лешки. Особенно отличался Зденек.
— Кораблекрушение, — говорил он, щуря глаза. — Вот оно как! Своими глазами видел? И пассаты, и, должно быть, Летучий голландец тоже, надо думать, встретился на пути. А помнишь мертвых матросов на реях с бутылками грога в руках? Ну, не стесняйся, Леша, валяй, выкладывай все…
— Ты же никогда не был на Черном море! — возмущалась Валя. — И разве там бывают кораблекрушения?
Один Роберт ничего не говорил, но в глазах его сквозила явная жалость к бедному, затравленному Лешке.
В конце концов Лешка сдался и чистосердечно покаялся нам, что он все это выдумал.
— Выдумал?.. — злорадно протянул Зденек. — Значит, соврал. А наш уговор?
Лешка чуть не плакал.
— Я не знал, о чем писать.
— Как так — не знал? — удивилась Валя. — Сочинение на вольную тему. Пиши, о чем хочешь.
Лешка прерывисто вздохнул.
— Да, о чем хочешь… Вот вы все говорили, кто о чем напишет, у вас у всех был какой-нибудь интересный случай, а я, что мне было делать? У меня же ничего никогда интересного не было.
— Так-таки не было? — спросил Зденек.
Лешка кивнул.
— Ну ничего, сколько я ни вспоминал. Вон Валя, например, написала, как она тонула и ее вытащили, а я ни разу, ни одного разу не тонул, я ведь, сами знаете, не люблю плавать и не умею.
Он так жалобно смотрел на нас, словно чувствовал себя виноватым в том, что ни разу в жизни не тонул.
— Ладно, — смилостивилась Валя. — Поговорили, и хватит.
— Нет, не хватит, — сказал Зденек. — Пусть платит штраф!
— Так он же ничего не соврал, — вмешалась я. — Он только написал…
Зденек был неумолим.
— На бумаге или не на бумаге, все равно, уговор он нарушил.
Роберт тронул Лешку за плечо.
— Если тебе нужно перо, я дам.
— У меня есть, — надменно ответил Лешка. — Чтоб у меня еще и пера не было!
Мы рассмеялись.
— Хранил на всякий случай, — сказала Валя.
Мы отправились в пионерскую комнату, и Лешка опустил в коробку перо. Это был первый штраф, первое нарушение уговора.
Постепенно коробка заполнялась перьями. Конечно, всегда говорить правду было просто невозможно.
Однажды Гриша Четверг заглянул в коробку, до половины полную перьями, укоризненно пожал плечами.
— Эх вы, правдолюбцы. Филармония, одно слово…
Но спустя несколько дней и сам положил перо.
— Был один случай, — коротко пояснил он. — Пришлось покривить душой.
Он не сказал, в чем дело, но сам, честно следуя уговору, наказал себя. Перо Гриши было отличным, очень тонким, называлось «рондо», и им было удобно рисовать.
Однажды я улучила момент и взяла себе это перо, а взамен положила другое, порядком истертое, и никто ничего не заметил.
10
Мне полюбились и на всю жизнь запомнились московские улицы, площади, парки. Может быть, потому, что с каждым из них было связано для меня что-то важное, интересное и нужное только для одной меня.
До сих пор, слыша слова «Серебряный бор», мне вспоминается дождливый июльский день, просторные луга, привольно раскинувшиеся на другом берегу, и наша лодка, в которой сидим мы с Лешкой и Роберт.
Лешка старательно налегает на весла.
Лицо Лешки покраснело от напряжения. Роберт решительно встает со своего места.
— А ну, дай-ка я погребу, мне тоже охота…
Может быть, вовсе ему не такая уж охота грести, но Лешка устал, ему нельзя переутомляться, и вообще мы должны незаметно оберегать Лешку.