Как хорошо было снова лицом к лицу повстречаться с Москвой! Два месяца я не видела Москвы, и она казалась мне еще прекраснее, чем прежде.
На Калужской улице ломали деревянные дома и возводили фундамент для новых многоэтажных зданий.
По Мытной улице стал ходить голубой, рассыпа́вший искры троллейбус.
Словно впервые я осознала могучее, ни с чем не сравнимое чувство дома. Да, это был мой дом — и наш Верхний Чудаков переулок, и Калужская площадь, и тихая Мытная улица, и Парк культуры…
Уже все были в Москве: и Зденек, и Валя, и Роберт, и Лешка.
Зденек и Роберт выросли, особенно Зденек. На лице его темнел пушок, и он то и дело поглаживал себя по щекам, приговаривая:
— Как назло, забыл побриться…
Роберт, казалось, похудел еще больше, а Валя потолстела, словно бы раздалась вширь.
Само собой, она по-прежнему была влюблена в Зденека, а Зденек — это увидели сразу все мы — кидал беглые, словно бы равнодушные взгляды на Лилю Островскую.
Бывают такие девочки: растут бок о бок с тобой, тихие, неприметные, их не видишь, не замечаешь, здесь ли они или их нет.
И вдруг, внезапно, в один прекрасный день гадкий утенок обернется прелестным лебедем.
Так было и с Лилей. Жила-была девочка как девочка, в меру некрасивая, молчаливая, даже угрюмая. О ней никто не думал, никто не говорил.
И вот осенью мы встретились в школе и оказалось: Лиля — красавица.
Не то, чтобы черты лица были такие уж правильные, но все в ней, от гордой посадки маленькой головы до румянца на щеках, все было до того гармоничным и пленительным, что не одна я, все мы только молча дивились: что это произошло с Лилькой?
Может быть, какой-нибудь особенно придирчивый художник вряд ли одобрил бы ее нос, широкий, слегка приплюснутый, и высокие приподнятые скулы, и яркий большой рот, но все вместе это было прекрасно.
И она сама, видимо, сознавала свою неожиданную привлекательность. Сознавала, и гордилась, и в то же время немного стыдилась удивленных взглядов, которые мы все на нее бросали.
Зденек, очевидно, влюбился. Все мы сразу же увидели это.
Одна Валя ничего не замечала.
Мы шли с нею из школы домой, и она, как всегда, говорила о Зденеке, о том, что он вырос, не правда ли, стал совсем взрослый…
Я сказала ей:
— Зденек бегает за Лилькой.
Валя удивилась.
— Еще чего!
Потом задумалась, помрачнела.
— Уж ты скажешь…
Однако мои слова, наверное, запали ей в душу.
Она стала ловить взгляды Зденека, глядела то на него, то на Лилю и в конце концов все поняла.
— Что ж, — сказала она мне упрямо. — Что с того? А я все равно…
И оборвала себя. Но я и так поняла, что она хотела сказать.
Однажды Зденек собрал всех нас возле себя и сказал, краснея:
— Тут один мой товарищ стихи написал…
— Какой товарищ? — спросил Лешка.
Зденек неопределенно махнул рукой.
— Там, один, ты не знаешь… Ну так как, хотите послушать?
— Валяй, — сказал Роберт.
Зденек стал читать, слегка завывая:
Он обвел нас гордым и одновременно боязливым взглядом. И мы сразу поняли, кто написал эти стихи. Должно быть, Валя поняла первой.
— Очень хорошо, — грустно сказала она. — Замечательные стихи. Прямо как Маяковский.
— Да, — согласился Лешка. — Конечно, очень хорошие стихи.
Зденек перевел глаза на Роберта.
— Мне не нравится, — сказал Роберт.
— Чем же? — вызывающе спросил Зденек.
— Всем. Ничего хорошего.
Длинные зеленоватые глаза Зденека потемнели.
— Чем же стихи тебе не нравятся?
— Кто написал их? — вместо ответа спросил Роберт.
— Кто бы ни написал, а по-моему, стихи отличные, — ответил Зденек.
— Я знаю, кто написал! — выскочил Лешка и поднял руку. — Это ты написал!
Смуглые от загара щеки Зденека вспыхнули.
— А тебе что?
— Нет, скажи правду, это ты написал? — не отставал Лешка.