— Ну, я, — сказал Зденек. — Ну и что с того?
— Плохие стихи, — сказал Роберт. — Ты вдумайся и поймешь, что очень плохие.
Зденек сощурил глаза.
— Завидуешь?
— Ты дурак! — вмешалась я. — Ну чему тут завидовать? Стихи, конечно, неудачные, но и у многих великих поэтов бывали неудачные стихи.
— А я стихи не пишу, — заметил Роберт спокойно. — Чему же мне завидовать?
Валя посмотрела на пылающее лицо Зденека и, должно быть, невольно пожалела его.
— Чем же они плохие? — спросила она Роберта. — Ты объясни нам, и ты, Катя, тоже.
Роберт пожал плечами.
— Да ты сама видишь, что стихи не удались, разве не правда?
— Правда, — вздохнув, ответила Валя.
Наверное, больше всего на свете ей хотелось бы, чтобы эти стихи были посвящены ей.
Увы, она хорошо знала, кому они посвящены и о ком тоскует Зденек.
— Ладно, — примирительным тоном начал Роберт. — Катя права, даже у самых больших писателей бывали неудачи.
— Конечно, — поддержал его добросердечный Лешка. — Только я не понимаю, почему ты пишешь «в Сорренто»? Сорренто, по-моему, в Италии.
— А почему Пушкина и Лермонтова к черту? — спросила я. — Они же классики!
Валя вдруг осмелела. Или в ней взыграло чувство справедливости, или она и вправду поняла, что стихи никуда не годятся.
— Стату́я — неправильное ударение, не стату́я, а ста́туя!
Зденек пожал плечами.
— Дело не в ударении, — сказал он насмешливо. — И вообще, больше я вам стихи не читаю. Договорились?
Не дожидаясь ответа, он медленно повернулся и отошел от нас.
— Все-таки ста́туя, — сказала Валя, глядя ему вслед. — Как хотите, ста́туя…
Зденек дулся и не разговаривал с нею целых два дня.
Больше он не читал нам стихи. Само собой, он продолжал сочинять их. Валя призналась мне, что как-то видела у него целую тетрадь, исписанную сплошь стихами, только она не успела прочитать их. Над каждым стихотворением было выведено: «Л. О.».
Мы всё реже собирались в Донском монастыре, а если и собирались, то без Зденека.
И Валя, печально моргая ресницами, признавалась:
— Скучно без него.
Однажды, когда мы после уроков сидели на бревнах на школьном дворе, Лешка спросил ее:
— Бывают ли сумасшедшие от любви?
— Наверное, бывают, — рассеянно ответила Валя.
— Значит, ты помешалась, — уверенно сказал Лешка. — Ты сошла с ума от любви.
Валя вспыхнула.
— Как это — помешалась? Ты думай, прежде чем говорить.
— А так вот, — продолжал Лешка. — Вчера ты уд заработала по географии, а раньше я тебя спрашиваю, где Роберт, а ты отвечаешь: «Да, конечно, дни стали короче».
Валя растерянно оглянулась на меня.
— Разве? — спросила она.
Я ничего не ответила ей.
— Кто спрашивал Роберта? Я здесь, — сказал подошедший к нам Роберт.
— Я, — ответил Лешка и, смеясь, добавил: — Я говорю, наша Валька помешалась от любви.
Он посмотрел на Роберта, ожидая ответной улыбки, но Роберт сухо бросил ему:
— А ну хватит!
И Лешка затих, словно пришибленный.
Вечером, когда мы шли домой, Валя сказала мне:
— Мне надо с тобой поговорить.
Я поняла, разговор будет серьезный. Валины глаза смотрели необычно сумрачно.
— Я не могу больше, — сказала она.
— Что не можешь? — спросила я.
— Я написала Зденеку письмо.
— Письмо? — удивилась я. — Зачем? Ты же и так видишь его каждый день.
Она махнула рукой.
— А, «видишь»! Какое там… Он же бегает от меня.
— О чем же ты написала ему?
Она вздохнула.
— Даже не знаю, как тебе сказать. В общем, я пишу ему, почему он бегает от меня. Ведь я ничего плохого ему не сделала, и потом, я всегда была ему другом и хочу, чтобы мы всегда оставались хорошими друзьями…
Голос ее дрожал.
Я не выдержала.
— Ты и в самом деле сошла с ума. Лешка прав, ты помешалась! Как тебе не стыдно?
Я посмотрела на ее расстроенное, несчастное лицо и замолчала. Это было все равно что бить лежачего.
Я пожалела о том, что с нами не было Роберта. Уж он, наверное, не стал бы ругаться, он бы нашел самые верные, умные слова.
— Значит, я дура? — печально спросила Валя. — Да, дура? Скажи правду, не надо было писать письмо?
— Ладно, — сказала я. — Что теперь жалеть? Что сделано, то сделано, обратно не вернешь.
Так говорил когда-то мой дедушка. И я повторила сейчас его слова.
Но Валя никак не могла успокоиться.
— Нет, очевидно, не надо было писать…
Она оказалась права.
12
Это случилось спустя два дня, на уроке математики.