Его руки сомкнулись над моими: "Тебе не обязательно говорить это. Я знаю, что ты не можешь ухаживать за химерой, убившей дожа". В его голосе зазвучала горечь, хотя я видела, что он старается ее не выдать.
"Нет! Не поэтому". Я не могла допустить, чтобы он так думал. В моей груди нарастало давление, и я был уверена, что что-то разорвется: "Если бы это было все, я бы сражалась с ними за тебя - с моей матерью, с Советом, со всем обществом Раверрана, с любым, кто попытался бы сказать нам "нет", - и я бы победила". Я глубоко, с содроганием вздохнула: "Если бы мы не были теми, кто мы есть, я бы попросила тебя выйти за меня замуж. У меня есть маленькая мечта, Марчелло, эгоистичная мечта - каждый день возвращаться домой к твоей улыбке". В сердце, как заноза, вонзился образ этих чудесных ямочек, которых я так давно не видела, согретых ясным светом солнца, пробивающимся сквозь окна дворца: "Родить детей и смотреть, как ты с ними играешь. Ты был бы таким хорошим отцом". Слезы наконец-то потекли по моим щекам, но я позволила им упасть.
Марчелло закрыл глаза, как будто мои слова причинили ему боль: "У меня никогда не было такой мечты, - хрипло сказал он: "Я не мог себе этого позволить. Я не мог думать о том, чтобы жениться на тебе, потому что знал, что этого никогда не случится. Я просто хотел..." Он замолчал, покачав головой.
"Что?" спросила я, мой голос охрип от слез: "Чего бы ты хотел, если бы наше звание не имело значения?"
Он посмотрел вниз на наши сцепленные руки: "Я хочу, чтобы ты была счастлива".
Этого мы все хотим для тех, кого любим. Эти слова вонзились в мою грудь, как сломанный наконечник стрелы. Но это было не то, что мне нужно было знать: "Не то, что ты хочешь для меня", - мягко сказала я: "То, что ты хочешь для себя".
Он замолчал на мгновение. Его лоб нахмурился. Когда он поднял глаза, чтобы встретиться с моими, они были влажными, но незамутненными: "Быть с тобой. Чтобы вместе с тобой изменить мир. Вместе нам лучше, чем порознь, Амалия. У тебя есть видение и проницательность, которых у меня никогда не будет. А я..."
"У тебя по-настоящему доброе сердце и непоколебимое чувство чести". Я прикоснулась к его груди; под моими пальцами пульсировало его сердце: "Ты нужен мне, Марчелло. Чтобы ты был моим рулем, чтобы я не разбилась о скалы и не сбилась с пути". Мой хранитель сердца.
"А мне нужно, чтобы ты была моим пилотом, показывала мне, куда идти". Его рот искривился в нечто, что нельзя было назвать улыбкой: "Я думал о том, как исправить то, что я сделал. Принести в мир больше добра, загладить вред, который Рувен заставил меня причинить. Я еще многого хочу добиться, чтобы помочь Соколам: изменить Джессы, чтобы они не убивали мага, когда умирает их сокольничий, сделать так, чтобы преемник полковника Васанте был соколом, реорганизовать Соколов, чтобы они поддерживали и защищали магов, живущих за пределами Конюшни, а также тех, кто находится на действительной службе. Предстоит сделать так много работы. Я хочу сделать это вместе с тобой, Амалия.
"Да. Я тоже этого хочу". Боль внутри меня становилась все сильнее, и я была уверена, что разорвусь на части. Мои пальцы соскользнули с груди Марчелло, и мир показался мне холодным и пустым без биения его сердца: "И поэтому мы никогда не сможем ухаживать, как бы нам этого ни хотелось".
Его губы сжались, а горло напряглось.
"Никогда", - прошептал он.
Милости помогите мне, это больно, как будто я вырываю собственные внутренности: "Если бы ты женился на мне, ты бы не был сокольничим, Марчелло. Ты станешь дворянином. Это противозаконно".
Его глаза расширились: "Я не могу бросить соколов. Это все, ради чего я работал. Это вся моя жизнь".
" Тебе придется уйти в отставку." Было достаточно трудно заставить Совет и военных принять меня как Сокольничего Заиры, когда ее Джесс случайно слилась с Балефайром, и ни у кого из нас не было выбора. Они никогда не сделают исключения для Марчелло, если он добровольно получит дворянский статус, женившись на мне. Истрелле понадобится новый сокольничий, и тебе придется оставить службу". Мне бы хотелось, чтобы это было не так, но закон предельно ясен".
"Я не могу оставить Истреллу", - протестовал Марчелло, его лицо было бледным от страха: "Я не могу бросить ее и всех остальных Соколов на произвол судьбы, которые иногда даже не считают их за людей".
"Я знаю". Я потерла влажные щеки, но слезы продолжали идти, прокладывая каналы на моем лице: "И я не могу просить тебя об этом, Марчелло. Не больше, чем я могу отбросить все преимущества политического брака, особенно когда я могу использовать эту власть для защиты Знака Мага. Все, чего, как ты только что сказал, ты хочешь, мы можем сделать вместе. Мы сделаем. Но мы не можем сделать это как пара".
"Понятно." Он издал тихий вздох, как будто очень долго сдерживал этот вздох: "Тогда как друзья?"
"Конечно", - сказал я: "Всегда".
"Я никогда не перестану любить тебя, Амалия", - пробормотал он.
Сначала я могла только кивнуть. Но я заставила себя произнести эти слова через горящее горло: "А я никогда не перестану любить тебя, Марчелло. Клянусь тебе в этом".
Затем мы обнялись. Я нежно обнимала его, бережно относясь к ране, которую я сделала в его боку, и положила голову ему на плечо, чтобы слышать биение его сердца. Его руки обхватили меня, согревая и поддерживая, и он положил свою чешуйчатую щеку мне на голову.
"Вот так", - прошептала я, закрывая глаза, чтобы остановить слезы.
Мы еще долго держали друг друга в таких объятиях, защищенные от всего, что мог подкинуть нам мир. И впервые за долгое время, как самые первые зеленые ростки, появляющиеся весной из сырой черной земли, я почувствовала, что все будет хорошо.
Я нашла Катэ на заднем дворе вместе с Гласс, они вели серьезный разговор, и их дыхание создавало в зимнем воздухе клубы тумана. Небо было затянуто мягким пуховым одеялом, и первые хлопья снега падали на них. За ними простирались чистые белые поля, нарушаемые лишь извилистой линией невысокой каменной стены, а затем серо-зеленым присутствием леса.
Гласс заметила меня через плечо Катэ и помахала рукой, на ее лице появилась знакомая ухмылка. Они поклонились Катэ и удалились при моем приближении, подмигнув мне на прощание.
Катэ повернулся, его приветственная улыбка стерла с его лица тени разговора с Гласс: " Приветствую вас, леди Амалия. Надеюсь, все хорошо?"
"Да." Я плотнее натянула плащ, приближаясь к нему, и мои сапоги оставили на снегу неглубокие следы: "Как ты? Мы не разговаривали с тех пор, как... со вчерашнего дня".
Его улыбка померкла. Он стоял неподвижно, как олень, остановившийся на мгновение на опушке леса, и снежинки одна за другой собирались на пухе черных перьев вокруг его плеч. Мягкий свет смягчал его тонкие черты, придавая глубину мерцающим золотисто-серым глазам.
"Ты хочешь получить правдивый ответ, - спросил он наконец, - или легкомысленный? У меня лучше получается легкомысленный, но для вас, миледи, я мог бы подумать о честности".
"Правдивый", - сказала я.
"Тогда я вполне хорош". Он вздохнул, выпустив большое облако пара: "У меня достаточно опыта переживания горя, чтобы знать, что зверь со временем ослабляет зубы. У меня есть чем себя занять. Ты, полагаю, не хуже меня знаешь, как это происходит".
"Знаю", - тихо сказал я.
"Полагаю, ты скоро вернешься в Раверру?" - спросил он с ноткой тоски в голосе: "Чтобы получить должную славу спасителя королевства и проложить его курс через грядущие изменения?"