Но меня это тоже волновало.
"Сейчас, как никогда, настало время поддержать принципы, которые делают Империю цивилизованной", - тихо проговорила я.
Дож издал небольшой вздох, как будто я сказала что-то предсказуемо неутешительное: "Ваша мать говорит мне, что вы не глупы, миледи. Она говорит мне, что вы верите в то, что то, что вы делаете, на самом деле укрепит Безмятежную Империю, дав Соколам больше причин быть верными патриотами и меньше причин тайно симпатизировать нашему врагу. И не исключено, что в конечном счете вы окажетесь правы". Глубокие, скептические черты, прочерченные на его лице, не позволили смягчить надежду на то, что я соглашусь с любой моей точкой зрения; уступка была для моей матери, вопрос вежливости, а не для моих идей: "Но вы сжигаете мост, на котором мы стоим. Сейчас не время говорить о том, нужно ли нам строить новый".
"И все же..."
"Я не спорю с вами, миледи. Я вас инструктирую".
Я напряглась, как будто он дал мне пощечину.
В этот момент, будь я матерью, я бы со смехом перенаправила его, как будто он, конечно, шутит, и нашла бы способ перефразировать его слова, чтобы они выглядели как одобрение моего закона, так, чтобы ему было трудно их опровергнуть. Или же я могла отступить на время, сделать вид, что согласна с его мудростью, и найти новый угол зрения, с которого можно было бы сделать следующий шаг.
Но я не была своей матерью. Она обладала изяществом и тонкостью, которых у меня никогда не было. Все, что у меня было, - это идея и чувство чести, которое я не готова была поступиться даже ради дожа Раверры. Не тогда, когда сотни Соколов и их семьи рассчитывали на меня.
"При всем уважении, Ваше Спокойствие, - осторожно сказала я, - я являюсь полноправным членом Ассамблеи и имею право и полномочия вынести этот закон на соответствующее голосование".
Дож сжал пальцы и долго смотрел на меня: "У вас есть", - сказал он наконец: "И у меня есть много способов, миледи, сделать так, чтобы ваш закон провалился. Некоторые из них могут повредить вашей карьере, что расстроит вашу мать. Не заставляйте меня использовать их".
Вглядываясь в его циничное лицо, я поняла, что он мог знать о гамбите Каулина, направленном на нагнетание страха перед магами на вечеринке у леди Аурики. Черт возьми, возможно, он даже приказал это сделать.
Слова матери, сказанные мне утром, приобрели совершенно новый смысл. Иногда тем из нас, кто слишком долго шел по этому пути, нужны те, кто идет позади нас, чтобы подхватить то, что мы оставили, и напомнить нам о его ценности.
Она хотела, чтобы я спасла ее друга от него самого.
Мысль о том, что я могу каким-то образом восстановить идеализм дожа Раверры, была настолько абсурдной, что я не могла не улыбнуться. Кем она меня считала, Милостью Милосердия, чтобы вернуть сострадание в его иссохшее старое сердце?
Нет, не жалость. И победить его разумом я тоже не могла, потому что он сам слишком хорошо владел этим инструментом. Как ни странно, в этот момент мне инстинктивно захотелось прибегнуть не к тактике моей матери или к своей собственной, а к тактике Катэ.
"Ваше спокойствие". Я сохранила улыбку, несмотря на мелькнувшее на лице дожа раздражение: "Вы служите Империи дольше, чем я. Я видела, как тяжело вы работаете, но, похоже, вы не наслаждаетесь славой, которая, как можно утверждать, является вашей наградой. Почему вы это делаете?"
Глаза дожа сузились: "Я не совсем понимаю, к чему вы клоните, леди Амалия".
Это игра. Я наклонилась вперед, ища искру эмоций в его блестящих черных глазах: "Вы, должно быть, очень любите Империю, - сказала я, - чтобы посвятить ей свою жизнь так, как вы это сделали. В ней должно быть что-то такое, что вы хотите сохранить и защитить больше, чем что-либо другое. Что-то, что вы цените превыше себя".
Был момент, когда он мог бы ответить, уравновешенный, как колышущаяся на ветру страница открытой книги. В этот момент я увидела, как пыльные шестеренки его сердца сбрасывают ржавчину и снова приходят в движение, а слова правды собираются на языке. Но потом он сжал губы, и мгновение прошло.
"Конечно, есть", - сказал он: "К чему вы клоните?"
Мне оставалось надеяться, что шестеренки все еще вращаются, даже если он решил не делиться своими мыслями: "Раверра стала великой, поднявшись по согнутым спинам магов", - сказала я: "Подумайте о том, до каких высот может подняться Безмятежная Империя, если мы позволим ей это сделать".
Он скептически поднял бровь: "А что, если они поставят свои ноги нам на шею?"
" Вы управляете Безмятежной Империей", - тихо сказал я: "Если вы позволите страху управлять вами, то вы сделаете его хозяином всех нас".
На мгновение воцарилась тишина. Свет масляных ламп отбрасывал подвижные тени на лицо Ниро да Моранте, когда он смотрел на меня с выражением, которое я не могла разобрать.
Наконец он выдохнул и поднял перо: "В данный момент меня больше беспокоит лорд Рувен, который пытается стать хозяином всех нас". В его тоне прозвучало отстранение: "Если у вас нет для меня дополнительной информации, то у меня много работы, как, полагаю, и у вас".
Я встала и поклонилась, не зная, выиграла я или проиграла эту свою игру, но подозревая, что, по крайней мере, набрала пару очков: "Да, Ваше Спокойствие. Да, Ваша Светлость."
Глава Десятая
Если старый ублюдок сам предупредил тебя, значит, он думает, что ты сможешь победить", - сказала Заира, когда мы вместе пересекали сад Конюшни: "Наверное, мне все-таки лучше начать прислушиваться к твоему закону".
" Согласна. Сейчас самое время действовать". Я вернулась в Конюшню с беспокойной энергией, словно в моих жилах горел кипящий огонь, и была рада встретить Заиру в прихожей. Пусть у меня сейчас нет возможности помешать Рувену лично, но я могу это сделать: "Ты поможешь мне составить окончательный вариант закона?"
Заира рассмеялась: "Потому что я так хорошо владею словом. Золотой язык". Она подняла руки, обрамляя воображаемый документ: "Да будет известно, что с этого дня любой чучельный ублюдок, который попытается призвать в армию маленьких магов, может пустить себе пулю между глаз. За императорской печатью, дорогая Заира".
"В этом есть определенный смысл". Я заколебалась, не зная, понравится ли ей то, что я скажу дальше: "Я больше надеялась, что ты поможешь мне решить, на какие компромиссы мы можем пойти, а на какие нет, чтобы добиться принятия этого закона".
Она скептически посмотрела на меня: " Ты рассматриваешь возможность сделки с демоном, не так ли?"
"Возможно". Я замедлила шаг и остановилась под оливковым деревом, маслянистые листья которого были одним из немногих зеленых пятен в бесплодном зимнем саду: "Если мы отменим воинскую повинность, нам придется регулировать магию другими способами. Например, нам нужен способ гарантировать, что никто не сможет нанять или похитить свою личную армию магов".
Заира хмыкнула: "Мы не можем позволить Империи потерять контроль над магией, не так ли?"
"Лично я больше обеспокоена тем, чтобы избежать гражданской войны. История показывает, что децентрализация военной власти может привести к..."
Заира прервала меня драматическим зевком: "Оставь лекцию. Я все поняла". Она ткнула пальцем мне в грудь: "Если ты так беспокоишься, оставь Джессы. Тогда Империя все равно сможет уничтожить нашу магию в тот момент, когда мы сделаем что-то, что им не понравится".
Я моргнула: "Ты не против того, чтобы по-прежнему носить Джесс?"
"Я этого не говорила". Темные глаза Заиры затуманились цинизмом: "Конечно, я не против. Но это лучше, чем тысяча дурацких правил, диктующих мне каждую чертову вещь в моей жизни, потому что Империя боится, что я сделаю, если меня выпустят из клетки".