— Подожди, — выдохнул он с болью в голосе. — Подожди.
Мое бешено колотящееся сердце остановилось и упало.
— Но почему?
Он обхватил мою щеку одной рукой и провел большим пальцем по распухшей нижней губе.
— У меня ничего нет. Для защиты.
Я удивленно подняла брови.
— У тебя? Такера Скотта. Ничего нет для защиты?
Его пальцы продолжали двигаться между моих бедер, и он покачал головой, когда почувствовал мою реакцию.
Наклонившись, я поцеловала его и провела языком по его губам.
— А следовало бы подумать. — Вдвоем мы судорожно глотали воздух, и я с силой вздохнула. — Я все равно не хочу, чтобы мой первый раз произошел на заднем сиденье машины.
— Это легко понять.
Коснувшись его тыльной стороной пальцев, я снова приподнялась на коленях, чтобы опуститься на его бедра.
— Я должна, по крайней мере, отплатить тебе тем же.
Он рассмеялся.
— Опять же, я не готов.
Присев на корточки, я все равно потянула за его джинсы. Он позволил мне сдвинуть их вниз, а затем, запустив руки в мои волосы, научил меня совершенно новой версии контроля дыхания.
«Мэл,
Знаешь, за что я благодарна? Я благодарна, что была подростком в конце восьмидесятых, а не сегодня. То, с каким давлением ваше поколение старается быть замеченным и любимым безликими массами, заставляет мой желудок и сердце болеть. Я благодарю Бога за то время, когда у нас не было Фейсбука и Твиттера, Инстаграма и Тамблера. Мои ошибки и глупые действия — давно забыты на рулонах пленок одноразовых камер.
Одноразовые камеры — это те штуки, которые ты покупала… неважно. Я сомневаюсь, что ты поймешь, а объясняя, я чувствую себя такой чертовски старой.
Фотографии раньше всегда делались с кем-то, а не только с самим собой. Обычно их делал кто-то еще. Если бы меня поймали, когда я фотографировала себя в школьном коридоре, уверена, что подверглась бы немедленному изгнанию. И если бы видео моего пьяного поведения в средней школе попало в интернет, мне неизбежно пришлось бы изменить свое имя и обратиться в защиту свидетелей, потому что ваша бабушка точно бы не потерпела подобной чепухи.
Угрозы убийства в Твиттере, исповеди на Тамблере, диалоги о сиськах. Ужас. И все же ваше поколение снова и снова повышает ставки. Я надеюсь, что ты выберешься из этого всего живой и что-нибудь не вернется укусить тебя за задницу.
Я ностальгирую по тем временам, когда твоя личная жизнь была только твоей. И больше никого не касалась. И ты была в безопасности в своем собственном доме.
Может быть, когда-нибудь все это исчезнет, и мы вернемся к добрым старым дням, когда действительно разговаривали друг с другом лицом к лицу.
Может быть, в следующем десятилетии люди будут путешествовать по дорогам, свободным от каких-либо технологий, и видеть мир своими глазами, а не через Google Earth.
Сэм».
Глава 10
Все происходило так быстро, что я едва успевала воспринимать. Все менялось.
За исключением Сэм, которая становилась все более вялой и ленивой. Она редко выходила из дома, а когда выходила, то просила меня сесть за руль, говоря, что мне нужно больше практиковаться. Но ее внимание было рассеяно, и как только мы добирались до места, чаще всего она забывала, зачем ей вообще нужно туда.
— Может быть, у нас кончилось молоко, — она рассмеялась, а потом десять минут стояла перед молочной секцией, прежде чем схватить упаковку. Когда мы вернулись домой, она открыла дверцу холодильника и нашла еще две упаковки молока, которые купила всего неделю назад, но уже не помнила об этом.
Впервые в жизни я беспокоилась о своей тете.
— Она как будто взрывается, — сказала я как-то вечером Такеру по телефону. Он взял дополнительную смену, чтобы к Рождеству получить больше денег для Элизы. Как-то раз я попросила встретиться с его сестрой. Такер сказал, что это возможно, но необходимо, чтобы она была в хорошем настроении и самочувствии.
Так что наше знакомство еще не состоялось.
— Может быть, тебе стоит вытащить ее из дома больше чем на час? Например, в кино? Я плох в таких вещах.
— Так и есть. Мы даже не обращаем внимания на фильмы, которые ходим смотреть.
Его голос понизился, когда он ответил:
— А тебе хочется обращать внимание?
— Даже не знаю. Мне очень нравится, когда ты приходишь и смотришь их здесь.
— Ты изобразила кавычки пальцами, когда сказала: «смотришь их»? Потому что я не помню, чтобы мы досмотрели хотя бы один до конца.
В животе у меня начало покалывать, и я хихикнула.
— Да. Я изобразила кавычки. Приходи снова и мы опять не посмотрим фильм.
— Я бы с удовольствием, но мой отец работает сверхурочно, и мне нужно быть на месте.
— Хочешь, чтобы я приехала?
— Только не сегодня. Тяжелый день. К тому же мне надо учиться…
— Никогда не думала, услышать, что ты предпочитаешь учиться, а не…
— Поверь мне, — он застонал. — Это не мой выбор…
Он сделал паузу, и я почувствовала его улыбку, когда он произнес:
— Напомни мне сказать тебе кое-что при следующей встрече.
— Скажи мне сейчас, — он усмехнулся.
— Это сюрприз.
Мы попрощались, и я села на кровать, окруженная только эхом приглушенного телевизора внизу. Я спустилась в гостиную и склонилась над диваном, на котором лежала Сэм, завернутая в старый бабушкин плед.
— Может, мне заказать что-нибудь поесть?
Ее голова повернулась, тяжелая и почти дрожащая. Мне пришло в голову, что, возможно, она начала много пить — но я никогда не видела кучу винных бутылок или пивных банок, лежащих вокруг, как у моих родителей.
— На самом деле я не так уж голодна. Но если тебе что-то нужно, я могу дать немного денег.
— У меня есть свои, — напомнила я.
Она откинула волосы с лица и заставила себя улыбнуться.
— Точно. Конечно, они у тебя есть, — ее рука тяжело опустилась, а плечо слегка дернулось. Она потерла это место и похлопала по дивану рядом с собой в знак приглашения. — Иди сюда. Посиди со мной.
Я опустилась рядом с ней и приняла предложенный край одеяла, теплый от ее тела и слегка пахнущий старым кедровым сундуком в маминой комнате.
— Знаешь, он пахнет, как она, — Сэм прижала одеяло к носу и закрыла глаза, чтобы вдохнуть. — Моя мама. Зимой от нее всегда пахло кедром, потому что она хранила свитера в сундуке. За всю свою жизнь я не нашла запаха лучше.
— Я помню.
Она улыбнулась, маленькая и задумчивая.
— В этом доме так много воспоминаний. Твоя мама когда-нибудь рассказывала истории о нашей молодости?
— Немного. — Я откинула голову назад и наблюдала за ее профилем, пока она оглядывала комнату. Ее внимание на минуту вернулось к телевизору, на экране которого снова крутился один из старых фильмов.
— Мы обычно читали книги на застекленной террасе, а твоя бабушка готовила для нас лучший в мире сладкий чай. Это был действительно хороший солнечный чай — не тот кипяченый, что готовит твоя мама. С идеальным количеством сахара. В ее знаменитой желтой чайной банке.
— Той, что с маленьким краном? — я кивнула, как будто знала, о чем она говорит.
— Знаешь, мы были непослушными детьми. Я думала, что к пятидесяти годам у нее случится сердечный приступ. Но она была стойкой. Саркастичной. Она умела за себя постоять и следила, чтобы мы тоже умели это делать, — она замолчала и тупо уставилась в сторону террасы. Ночное небо окутывало плетеную мебель темнотой. Она потерла лицо и плотнее натянула одеяло. — Я потеряла девственность именно здесь, в этой комнате, — смешок вырвался из ее груди. — О боже, когда твоя мама узнала, она так злилась. Не то чтобы она была лучше. Ведь свою девственность она потеряла в твоей комнате.