– Вы мама Анны?
– Да, – недоверчиво ответила она.
– Аня дома? – только и смогла спросить я.
– Она погибла несколько лет назад. Вы разве не знаете?
– Нет. Я ничего про это не слышала.
– А вы кто?
– Я ее знакомая из Омска. Приехала в Москву на несколько дней, хотела увидеться. Звонила ей на мобильный, но не дозвонилась. Я подумала, что она просто номер сменила.
– Она не номер сменила. Она погибла.
– Как же так… У меня ее адрес был, я решила заехать.
– Видимо, вы с Анечкой давно не общались. Проходите, пожалуйста.
Через несколько минут я уже сидела на кухне вместе с матерью и пила душистый чай со своим любимым земляничным вареньем. Мама вытирала заплаканные глаза носовым платком и рассказывала мне о том, как погибла Анна. На полочке стоял мой портрет, перевязанный черной лентой.
– Анин муж спасся, а Анечка сгорела, – всхлипнула мать.
– Как же так получилось, что они вместе не спаслись?
– Да там в давке вообще никто ничего не мог понять.
– А он помогал ей спастись?
– Конечно, помогал. Пытался вытащить из пламени, да не смог. Там же давка началась, вот Анечка и затерялась среди людей. Не смог он ее найти.
Я подумала о том, что в газете все было описано совсем по-другому, но ничего не сказала.
– Вот такое у Ани с Матвеем было первое и по–следнее свадебное путешествие на Мальдивы. Про них даже в газетах писали. Молодожены все-таки.
Я смотрела на родные стены и с трудом сдерживалась, чтобы не зарыдать и не рассказать матери о том, кто перед ней. Я не боялась того, что моя мать мне не поверит. Материнское сердце не обманешь. В конце концов, я могу привести ей массу фактов из моей биографии, и она тут же поймет, что я осталась жива. Но больше всего я боялась, что у нее не выдержит сердце, случится удар.
На окне сидел мой любимый плюшевый медведь с загнутым ухом. Не удержавшись, я потянулась к нему, посадила к себе на колени.
– Анечкин любимый, – сквозь слезы произнесла мать. – Она с ним выросла.
– Красивый.
– Старенький, уже потрепанный.
– Все равно красивый.
Поднеся медведя к лицу, я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами, и поцеловала его в потрепанное ухо.
– Топтыжкин.
– Аня тоже называла его Топтыжкиным.
– А Анечкин муж как это все пережил? Страдает, наверно, до сих пор?
– Да как мужики все переносят… Женился он, когда еще и года не было, как Анечка погибла.
– Женился???
– Ну а что? Молодой, красивый, видный. Такие в холостяках не ходят. Конечно, мне, как матери, было очень обидно, оттого что Матвей женился, да еще так быстро, но это дело молодое, никуда не денешься.
– А на ком женился?
– Да на своей соседке. Видно, она после смерти жены поспешила его утешить.
– На Люське, что ли? – вырвалось у меня.
– На Люсе. А откуда вы про нее знаете? – Взгляд матери стал настолько проницательным, что я съежилась. Стало еще больше не по себе.
– А мне Аня про нее рассказывала, когда еще только с Матвеем познакомилась, – тут же выкрутилась я. – Говорила, что соседка к нему неровно дышит и на шею вешается. Люська до его знакомства с Аней очень часто захаживала…
– Вот она своего и добилась. Ребенку уже полтора года.
Известие о ребенке добило меня окончательно, и я уронила медведя на пол.
– Как, и ребенок есть?
– Сын. Ванечка, полтора года. Матвей мне звонил, когда ему год исполнился. Радостный такой, хвастался. А теперь мальчишке уже полтора. Мы не общаемся. Матвей в последний раз на Анечкину годовщину приезжал. Я уже знала, что он женат. Хорошо хоть свою новую жену не привел, а то бы как-то совсем не по-человечески было. Мы здесь с родней столы накрыли, а Матвей час посидел и уехал. И то этот час он в основном говорил по телефону. Видно, новая жена названивала. Он постоянно оправдывался, говорил, что скоро будет. Я так поняла, что она его ревновала, но ведь какая это дикость – постоянно дергать человека на годовщине смерти жены! Больше я его и не видела. Он только один-единственный раз позвонил. Сказал, что сыну год исполнился. Ровно полгода назад. Вот, собственно, и все.
– Козел. – Я подняла с пола медведя и посадила его на подоконник. – Он по жизни малодушный козел. Обещал любить всю жизнь.
– Да что вы такое говорите? Кто сейчас любит всю жизнь? Таких мужчин сейчас нет. Кстати, я даже не спросила, как вас зовут.
– Яна.
– Яночка, таких мужчин, которые могут любить всю жизнь, можно пересчитать по пальцам. Да и любят ли? Возможно, любовь у них уже трансформировалась в совсем другое чувство. Сейчас что молодых вдовцов, что пожилых сразу в оборот берут.
Допив чай, я чуть слышно произнесла:
– Я пойду. Спасибо за теплый прием.
– Вы же из Омска приехали! Вам есть где остановиться?
– У меня здесь родственники. Скажите, а где похоронена Анна?
– А вы хотите съездить к ней на могилу?
– Хочу.
– А Москву вы хорошо знаете?
– Знаю немного. Но вы не переживайте: я, если что, справочник куплю и найду.
– На Троекуровском кладбище.
– А где ж мне там ее могилу найти?
– А я вам схему нарисую.
Сложив протянутый мне листок бумаги вчетверо, я не удержалась и перед тем, как выйти из квартиры, обняла и поцеловала свою маму.
– Яна, вы так похожи на мою дочь, – сказала мне мать в тот момент, когда я подходила к лифту.
– Мне кажется, что внешне мы совершенно разные…
– Я имела в виду не внешнее сходство, – донесся до меня голос матери.
Когда я садилась в свою машину, то заметила, как мама подошла к окну и, отодвинув занавеску, наблюдает за каждым моим движением. Вот теперь она вряд ли поверит, что я скромная провинциалка и что мне требуется справочник, чтобы передвигаться по Москве. Ведь я сажусь за руль такой дорогой машины. Надев темные очки, для того чтобы мать не видела моих слез, я мысленно поцеловала ее силуэт, стоящий в окне, и прибавила газу.
Нетрудно было догадаться, что мой путь лежал на Троекуровское кладбище. На кладбище чувствовалась особая энергетика: здесь похоронено много писателей и артистов. Территория кладбища была благоустроена, повсюду идеальная чистота. Кругом зеленые насаждения, газоны, цветники и альпийские горки. К моему удивлению, нигде не было даже опавшей листвы.
Я шла по дорожке и думала о том, что я иду к своей могиле для того, чтобы окончательно проститься с прошлым. Я даже повторила свое новое имя вслух несколько раз. Уж если судьба оставила жить меня вместо Яны, значит, я и должна ею быть. Присев на скамейку на одной из центральных дорожек, я набрала номер Аскольда и с чувством произнесла:
– Аскольд, я так благодарна тебе за все, что ты для меня делаешь! Ты самый лучший мужчина на земле. Спасибо тебе за все.
– Яна, какие могут быть благодарности? Ты же моя жена, и я очень сильно тебя люблю. Мы же с тобой сразу договорились, что мы вместе и в горе, и в радости. Ты где, дорогая?
– На Троекуровском кладбище. – Я и сама не смогла понять, зачем сказала правду.
– А что ты там делаешь? – заметно растерялся Аскольд.
– Просто мимо проезжала, решила заглянуть.
– Не понимаю.
Почувствовав в голосе мужа достаточно сильное волнение, я разозлилась на себя за то, что говорю лишнее, и тут же постаралась исправить ситуацию:
– Знаешь, тут много людей с нашего злосчастного рейса похоронено. Я решила навестить их могилы.
– Ян, ну ты что, совсем с ума сошла? Хватит заниматься ерундой. Они умерли, а мы должны жить. Понимаешь?! Их уже нет. И вообще, у тебя же сего–дня день рождения.
– Милый, не ругайся. Я должна была сюда за–ехать. Я скоро еду домой.
– Я не ругаюсь. Я очень сильно беспокоюсь за твое душевное состояние. Я хочу, чтобы сегодняшний день рождения мы встретили вдвоем в хорошем настроении. Хватит уже вспоминать то, что произошло. Главное, что мы оба остались живы.
– Дорогой, все будет, как ты захочешь.
Вспомнив о том, как я всегда обожествляла Матвея, твердила, что он самый-самый, жила им до по–следнего, восхищалась его манерами, привычками, вкусами, я подумала о том, что Аскольд заслужил те слова, которые он скорее всего уже давно хотел от меня услышать.