Пэнси ВЕЙН
НЕСЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
1
Присев на корточки, Эдит механически пропалывала густо заросший сорняками бордюр из анютиных глазок. Нежаркое августовское солнце ласково пригревало ее темноволосую голову.
Не привычные к подобной работе пальцы делали свое дело старательно, хотя и не особенно ловко.
Эдит сказала себе, что не встанет, пока не дойдет вдоль левой стороны дорожки до калитки, и только тогда сделает перерыв. Она надеялась, что под благотворным воздействием физического труда успокоится и будет готова к общению с бабушкой.
Едва переступив порог бабушкиного муниципального домика, Эдит бросила сумку на плетеный диванчик и, торопливо чмокнув Бланш в морщинистую щеку, побежала переодеваться в старую тенниску и джинсы, отклонив бабушкино предложение отдохнуть с дороги и попробовать свежей ежевики со сливками. Нет, сказала Эдит, близится полдень и полоть будет слишком жарко.
Так она рискнула огорчить бабушку. Та еще некоторое время ходила за ней с тарелкой, полной спелых чернильно-черных ягод, а потом махнула рукой и занялась своими делами.
Эдит требовалось время, чтобы взять себя в руки и успеть стать прежней Эдит. Если не получится, она сможет сослаться на усталость после трудовой недели. Вообще-то не в бабушкиных правилах донимать ее расспросами, она просто молча устремляла на лицо внучки свои черные глаза, и Эдит словно кто-то тянул за язык. Она и сейчас может не удержаться и выболтать причину своего угнетенного настроения. А этого делать ни в коем случае не следовало.
Из раскрытых окон бабушкиного коттеджа летели в сад звуки «Времен года» Вивальди.
Бланш, в ожидании, пока внучка закончит заданный самой себе урок, не теряла времени даром — поставила тушиться баранину с овощами и приступила к своему обычному комплексу упражнений по системе йогов.
— Мисс Грэхем, вы совершенно заработались в своем Форин-офисе! — кричала она, с трудом переводя дыхание. — Ты и правда выглядишь очень бледной, Эдит. Совсем не бываешь на воздухе. Конечно, поработать в саду полезно, но главное — не переутомляться. Боюсь, мои анютины глазки так привыкли к сорнякам, что не смогут без них существовать. Не перетруждай себя, моя дорогая, встань, подними руки ладонями к солнцу, вдохни, выдохни, выпусти весь негатив…
— Бабушка, не разговаривай во время занятий, это вредно, ты собьешься с дыхания! — прокричала в ответ Эдит, вытирая пот со лба и представляя, как бабушка, лежа на циновке, поднимает по очереди ноги, обтянутые темно-зелеными лосинами, и старательно оттягивает носки.
Если бы, и правда, можно было выпустить из себя весь негатив и снова стать легкой, невесомой, беззаботной…
Вчера ночью Эдит впервые отдалась мужчине и вот теперь чувствовала себя далеко не счастливой. Этим мужчиной был ее жених Сесил Лайтоллер, которого она знала всю жизнь.
Познакомились они еще в детстве. Их отцы служили в британском посольстве в Кении.
Эдит было тогда шесть лет, а Сесилу восемь.
Дети резвились в посольском саду, плескались в бассейне, кормили бананами ручных обезьянок. Когда семьи вернулись в Англию, Сесила отправили в один из привилегированных колледжей, но он писал Эдит едва ли не каждый день и жаловался на свое одиночество, идиотские порядки и злых учителей. Эдит его утешала.
Каникулы они почти всегда проводили вместе. Высокий, голубоглазый, светловолосый Сесил ходил за темненькой, темноглазой Эдит как привязанный, сопровождаемый одобрительными взглядами тех и других родителей. Эдит не отличалась общительностью, в школе у нее не было близких подруг, а с другом детства ей всегда было просто и весело.
Сесил в колледже делал отличные успехи.
Эдит тоже училась старательно и добросовестно, но без труда ей ничего не давалось. Потом Сесил поступил в Кембридж. Эдит же по совету отца поступила в секретарский колледж при Форин-офисе. К этому времени ее родители снова уехали работать за границу, и девушка осталась одна в лондонской квартире. Родители Сесила немедленно взяли ее под свое крыло.
Эдит часто проводила выходные в их загородном доме. Иногда Сесил приезжал за ней из Кембриджа на своем «ягуаре», который отец подарил ему на день рождения, и они ехали в театр или ужинали в ресторане.
В университете Сесил пользовался популярностью. Он обзавелся друзьями и на все вечеринки приглашал Эдит. Окруженный со всех сторон бойкими девицами, поддерживая с ними шутливый разговор, он время от времени отыскивал взглядом Эдит и заговорщицки улыбался ей, отчего у нее становилось тепло на душе. Когда он обнимал кого-нибудь из девушек за плечи или чмокал в щеку, она делала равнодушное лицо, хотя и ощущала укол в сердце. Ее мама звонила ей из Рима и спрашивала — не вертится ли рядом с Сесилом какая-нибудь назойливая девица? Мать Сесила относилась к Эдит, как к своей дочери. Все молодые люди из окружения Сесила считали Эдит его подружкой и избегали оказывать ей явные знаки внимания. Словом, задолго до того, как он сделал ей предложение, Эдит не представляла себе другого мужа…
Эдит сгребла сорняки, распрямилась и отнесла охапку в угол сада. Она услышала, как бабушка с восклицанием вскочила с циновки и кинулась к плите, где пригорало жаркое.
— Ты только подумай! От этой дыхательной гимнастики меня потянуло в сон, — посетовала Бланш в окно.
Эдит кивнула, поглощенная своими мыслями. Она как раз отчетливо припомнила, как в мае гуляла с Сесилом по саду Лайтоллеров и он спросил ее:
— Чего бы ты хотела больше всего на свете?
Она привыкла не стесняться Сесила и не боялась показаться перед ним ограниченной мещанкой, поэтому выложила все начистоту:
— Хотела бы жить в собственном доме с садом, таким же красивым, как у твоей мамы, иметь семью, детей, помогать своим близким, делать их жизнь счастливой и радостной.
Он остановился и внимательно взглянул на нее светло-голубыми глазами цвета майского неба. От этого взгляда у Эдит поджались пальцы на ногах, она поняла, что сейчас последует что-то необыкновенное.
— А может быть, я — тот человек, который сможет дать тебе все это? — спросил он тихо.
Она учащенно задышала, а он продолжал:
— Я люблю тебя, Эдит, давно люблю. И хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты — единственная девушка, которую я мог бы назвать своей женой.
Эдит тогда поняла, что ждала этих слов с самого утра. Она не успела ничего ответить. Сесил, наверное, прочитал ответ в ее глазах, а может быть, просто знал, что этот ответ мог быть только положительным. В следующую секунду его губы, теплые и влажные, прижались к губам Эдит. Она задержала дыхание. Никогда еще Сесил не целовал ее вот так, по-настоящему…
Эдит подумала, что надо ответить ему на поцелуй, не то он поймет, что она целуется впервые, и сочтет ее ужасно отсталой. А впрочем, может быть, он и не допускает мысли, что она могла целоваться с кем-то еще. Конечно, ведь вся ее жизнь лежала перед ним как открытая книга, в ней не было места тайным увлечениям, в ней существовал только Сесил, только ему она могла подарить свой первый поцелуй.
Через секунду он отпустил ее, слегка отодвинулся и вгляделся в ее лицо, словно ища в нем ответ на какой-то вопрос.
— Пойдем, скажем родителям, что мы наконец решили, — предложил он, видимо удовлетворившись увиденным. — Они будут дико рады. Они от тебя без ума, сама знаешь.
Он взял ее за руку и улыбнулся, и от этой улыбки сердце Эдит счастливо забилось. Они вернулись в дом и там выпили бутылку шампанского. У Лайтоллеров всегда следовали традициям, и без шампанского в такой день обойтись было просто немыслимо.
Мать и отец Сесила обняли Эдит, и Люси предложила, чтобы девушка позвонила родителям в Рим и сообщила им радостную новость.
Она последовала этому совету и десять минут говорила с мамой, которая была несказанно рада…
Эдит направилась к одноэтажному бабушкиному дому, стягивая на ходу резиновые перчатки. Бабушкин сосед, который все это время пощелкивал за забором садовыми ножницами, дружески улыбнулся ей. На кухне бабушка раскладывала жаркое по тарелкам.