Я знаю Мэтью Смита и знаю, что он не тот человек, который может сделать тебя счастливой. У него достаточно комплексов. Сомневаюсь, чтобы он смог сделать счастливой хоть какую-то женщину.
Почему вы так не любите друг друга? — хотела спросить Эдит, но промолчала. А Сесил продолжал:
— Я сейчас уйду и оставлю тебя, чтобы ты потом не думала, что я пытался на тебя давить.
Просто еще раз по-ду-май, — произнес он по слогам и, повернув ее к себе за плечи, заглянул ей в глаза. Его взгляд был проникновенным и жарким. — Если бы ты знала, чего мне стоит сейчас вот так уйти. Нет, тебе этого не понять. Мне хочется всю тебя покрыть поцелуями, зацеловать тебя до полусмерти.., но не буду об этом. До свидания, дорогая. До завтра. Ложись сейчас спать, утро вечера мудренее. Мои родители ждут нас в субботу в Кеп-хаусе. Мама очень волнуется за тебя. Она, знаешь ли, очень мудрый человек, тебе обязательно стоит поговорить с ней. Ну спокойной ночи, моя радость.
Спи сладко.
Он приник к ее рту. Его горячие губы попытались раздвинуть ее губы. Эдит не сопротивлялась, но и не отвечала ему. В груди у нее было пусто. Через некоторое время он отпустил ее и, кивнув с ласковой улыбкой, вышел из комнаты. Входная дверь захлопнулась.
Неделя близилась к концу. Каждый день Сесил заходил за Эдит в конце рабочего дня, и они ехали вместе куда-нибудь ужинать. На работе у него было все тихо, но он почему-то считал это недобрым знаком, как ни успокаивала его Эдит, и все ждал, что над его головой вот-вот разразится гроза, и страшно нервничал.
Общение с нервным Сесилом стоило Эдит больших усилий, и вечером она падала в постель совсем измученная и немедленно засыпала.
После разговора с Сесилом она решила, что он прав хотя бы в одном — она не могла быть уверена, что Мэтью испытывает к ней какие-то серьезные чувства. Смешно, что ей вообще пришло в голову что-то подобное! С тех пор, как они встретились в сквере, он не звонил ей и никак не давал о себе знать, и Эдит начало казаться, что она все придумала.
И она встречалась с Сесилом, позволяла целовать себя и все время твердила себе, что он ее избранник, что этот человек ее на самом деле любит и что он готов был пожертвовать своей карьерой, только бы избавить ее от неприятного визита. И она старалась быть чуткой, ласковой, внимательной, и это требовало от нее большого напряжения.
Она помнила, что в воскресенье должна последний раз прийти к Мэтью, чтобы он закончил портрет, и при этой мысли внутри нее, словно залетевший на свет мотылек, трепетало, шевелило крылышками какое-то смутное беспокойство. Если бы можно было не ходить, она бы не пошла. Но бабушка ждала портрет…
И Эдит просто старалась не думать об этой предстоящей ей встрече с человеком, который поманил ее несбыточной мечтой, благодаря которому она почувствовала, что отношения между мужчиной и женщиной могут быть совсем иными, волшебными, захватывающими, дарящими неземной восторг… Но теперь она вернулась на землю и стояла на ней обеими ногами.
В субботу Сесил приехал за ней на своем серебристом «ягуаре», чтобы вместе навестить старших Лайтоллеров в их особняке, расположенном в районе Гринвича. Сесил хмурился, нервно покусывал губы. История с документами так до сих и не получила продолжения, и он все дни находился в напряжении и ждал разных неприятностей. К тому же в понедельник должен был окончательно решиться вопрос о его назначении в Рим. Он всю дорогу до Гринвича молчал.
Остановившись перед домом из светло-желтого камня, довольно неуклюжим, с множеством дополнительных пристроек, с нависающей над входом наподобие козырька крышей, Сесил водрузил на лицо приветливую улыбку любящего сына, радующегося встрече с любимыми родителями.
— Ну не сиди с таким кислым видом, — сказал он Эдит. — Незачем портить другим настроение, если у тебя оно не слишком праздничное.
Эдит подумала, что ей Сесил никогда не боялся испортить настроение. Она вышла из машины вслед за ним и увидела спешившую к ним Люси Лайтоллер. На Люси была свободная развевающаяся черная блузка, расклешенные шелковые черные брюки, а в руке сигарета.
Она поцеловала сына и с улыбкой, обнажившей ее крупные желтоватые зубы, обняла Эдит.
— Как ты осунулась, дорогая! Наверное, слишком мало бываешь на воздухе. Но сегодня мы воспользуемся хорошей погодой и разместимся на лужайке. Хочешь выпить чего-нибудь прохладительного с дороги? Сесил, зайди к отцу, он в кабинете, дописывает статью для «Дипломатического вестника».
Они вдвоем подошли к столику. Сегодня день был действительно жарким — весь август стоял на редкость сухим и теплым, и Эдит оделась в легкое открытое платье с бледно-голубым цветочным узором. К нему ей показалось уместным надеть бабушкины жемчужные бусы, которые обычно мирно дремали в шкатулке с украшениями. Она налила себе апельсинового сока, а Люси — порцию джина, слегка разбавив его тоником. Они уселись в плетеные кресла, Люси глубоко затянулась и пристально взглянула на Эдит.
— Я понимаю, что ты переживаешь, чем кончится вся эта дурацкая история. Но все обойдется, сейчас можно сказать уже с уверенностью. Сэм позвонил вчера кое-кому из старых знакомых, и ему пообещали, что для Сесила все пройдет без последствий. Но я ему нарочно не стала сообщать об этом сразу, а отослала к отцу — тот хочет с ним серьезно поговорить. С подобными шалостями должно быть покончено раз и навсегда. Ну а пока он разговаривает с ним по-отечески, мы поговорим с тобой по-женски.
Она затушила окурок в антикварной фарфоровой пепельнице и проницательно взглянула на Эдит, которая в некотором смущении уставилась в свой бокал.
— Я знаю, почему Сесил выкинул эту глупость, и мне известно, зачем ему понадобились деньги. Он признался мне и сказал, что тебе тоже все известно. Он очень переживает. — Она наклонилась вперед и положила ладонь на локоть Эдит. — Я понимаю, что ты почувствовала, моя милая девочка, когда услышала об этой Саре. И я не стану оправдывать Сесила. Но я старше тебя и могу судить о ситуации гораздо более трезво. Ты не можешь себе представить, какое впечатление женщины известного типа могут произвести на мужчину. Они оглушают, они подавляют. Они похожи на угарный газ, на болезнь. Ими надо переболеть, и Сесил переболел. И слава Богу, что это случилось, пока вы еще не вступили в брак. Но теперь он понял, чем рисковал. Дело не только в карьере. Он рисковал потерять тебя! И он ужаснулся при этой мысли. Теперь у него стойкий иммунитет против подобных девиц. И я знаю, он любит тебя, только тебя, никогда не сомневайся в этом, дорогая.
— Да, Сесил говорил мне, — пробормотала Эдит, которой отчего-то было страшно неловко.
— Сесил талантлив, он умен, но в чем-то очень наивен, — продолжала Люси. — Он нуждается в руководстве и советах такой рассудительной, спокойной женщины, как ты. Вы идеальная пара, я давно это поняла.
Ее слова клубились над головой Эдит и обволакивали ее все гуще, словно ватное облако.
У нее не было сил даже барахтаться в нем, не то чтобы отряхнуть его с себя. Эдит только монотонно кивала и сама себе напоминала китайского болванчика, который стоял у Лайтоллеров на каминной полке в гостиной.
— Ведь ты простила Сесила? — спросила Люси, пытаясь удержать ее взгляд. — Да, я вижу, что простила. Какой удар был бы для нас и для твоих родителей тоже, если бы вы поссорились серьезно. Но ты умница, Эдит, я никогда в этом не сомневалась. Ты все поняла правильно. Сесил теперь еще больше станет ценить тебя. Как я рада, как я несказанно рада…
Эдит взялась рукой за жемчужные бусы и слегка оттянула их — ей стало вдруг трудно дышать. Она, наверное, сильно побледнела, потому что Люси вскочила и стала обмахивать ее газетой.
— Это все жара, сейчас пройдет. Выпей воды, милая.
Эдит сделала несколько глотков из протянутого стакана.
— Теперь лучше?
— Да, лучше. Все совсем прошло, — выговорила она. Ей в самом деле стало легче, вата рассеялась, перестала давить на голову и грудь.