– Ага, только это не дети, а мягкие игрушки. Ну, собака, зайчик, кот, пингвин – не помню точно, – хмыкнула Юля. – Инна чокнутая на детях. Своих не могла родить, вот завела игрушечных. Их и убегает баюкать и укладывать. Сижу с ней в одной комнате, у меня тоже начинает ехать крыша. Она им звонит, сказки читает. Не знаю, как ее муж терпит. Он же за все игрушки отвечает. Работать не может, инвалид. Работал в Чернобыле, еле жив остался после той аварии. Не может иметь детей, а Инка не может его бросить. Это вроде как предать. Вот он и разговаривает с ней разными голосами. А что ему остается, если она его содержит? Она этим игрушкам одежду покупает в магазине для младенцев, смеси, чтобы кормить. В общем, больная на всю голову. Зачем она нужна, когда уже можно все на диктофон записать? Но ее главный держит – он давний друг ее мужа. Вроде бы еще школьный. И редактор ценит – только Инка может со старперами общаться. Этими, которые не знают, куда тыкнуть в компьютере. По старинке привыкли. А Инка, считай, за них тексты пишет – где что нужное вставит, где лишнее уберет. Был такой один – вроде бы в прошлом чуть ли не великий журналист, а потом все, кирдык.
– Умер? – ахнула Рита.
– Нет, но можно считать, что умер – деменция, развивалась быстро. Слова забывал, родных перестал узнавать. Только Инку и помнил. Так ей два года удавалось скрывать, что у того деменция. За него, считай, писала. Знала и стиль, и все эти прибамбасы.
– Это… очень трогательно, удивительно, – заметила Рита.
– Ну да, очень трогательно платить за чужую деменцию. Мне так никто не заплатит, – хмыкнула секретарша. – Если ты свой, глаза закроют, если нет – уволят.
– Но ведь хорошо, что поддерживают человека… – заметила Рита.
– О да, у нас вообще богадельня! – зло рассмеялась Юля. – Вон, видишь мужика? – Она показала на стоявшего в дверях мужчину. – Это Игорь, муж нашей машинистки Нади. Когда-то она диплом нашего главного редактора перепечатывала. И курсовые за него писала. Наш главный ее держит, помня прошлое. Надя запила. Вроде как сейчас зашитая, но, когда развязывается, уходит в запой. Если на больничном, значит, в наркологической клинике лежит. Главный ее куда только не отправлял – она все равно слетает с катушек.
Надю Рита помнила. Как-то та появилась в бухгалтерии, принесла творожную пасху, такую, какую Рита ела в детстве – сладкую, вкусную, как делала бабушка. И кулич тоже был тот самый, из детства. С глазурной корочкой сверху, мягкий, не сухой – бабушка для сладости пропитывала сиропом. Надя поздравила всех с Пасхой, потом еще принесла тарелку с яйцами, которые сама красила – луковой шелухой, с обрезками кружев, чтобы на скорлупе появился узор.
Рита не могла себе представить, что эта милая улыбчивая женщина – запойная алкоголичка. Наверняка секретарша наговаривает.
– О, мой пришел! – подскочила Юля и кинулась к двери. Там появился молодой человек, не сильно подходящий под интерьеры – все-таки все были нарядные: мужчины в костюмах, женщины в вечерних платьях, а он стоял в жутком свитере, явно уже пьяный. Юля кинулась к молодому человеку на шею. Тот отстранился. Она дернулась, будто ее ударило током, побежала и принесла ему вина. Он выпил. Юля снова кинулась к накрытому столу и сгребла на тарелку все, что могла. Он ел брезгливо и презрительно. Юля стояла рядом и заглядывала ему в глаза.
– Это ее любовник, – подошла к столу Ирина Михайловна. – Никто и звать никак. Она считает его великим музыкантом. Приходит, как шавка какая-то, объедки собирает. Ее ни во что не ставит, а она влюбилась. Вот по-настоящему. Бывает… Даже завидую. Она ему деньги дает, а он ноги об нее вытирает. Любовь…
– А я думала, что Юлия замужем, – ответила Рита.
– Замужем, да. Но кому это когда мешало? – хмыкнула Ирина Михайловна. – Дозвониться только иногда невозможно.
Юля, пользуясь рабочим телефоном, вела долгие разговоры с любовником. Читатели, которые хотели высказать претензии по поводу вышедшего в газете материала, висели на линии. Кажется, Юля первая изобрела голосового робота и музыку на телефоне. Пока она выясняла отношения с любовником, всех переводила на вторые и третьи линии, которые настроила самостоятельно. По вечерам она спускалась в редакционный бар, выпивала несколько банок мартини – этот напиток тогда упаковывали в банки, как энергетики, – и иногда могла случайно ответить на звонок. Почему Юлю не увольняли? Все важные разговоры она умудрялась принять в нетрезвом виде, сидя в редакционной столовой. У нее было особое чутье на звонки – какие игнорировать, а какие принять. И все важные Юля принимала. Даже в ночи. Если Инна обладала талантом редактора, эмпатией, трепетным отношением к чужим текстам, то Юля умела чувствовать людей, реагировать на речь, сразу замечая и отсеивая ненормальных, чокнутых. Она же по голосу могла определить, что речь идет о важном событии. Могла почувствовать звонок. Особый навык. Именно поэтому Юлю, как и Инну, не увольняли – талант, уникальный навык. Где найдешь другую секретаршу, которая не переключит звонок на начальника, потому что ругается с любовником, а пока ругается, ситуация решится сама собой. А начальник окажется вроде как на нейтральной, то есть верной стороне.