— Парень сто сот! Мы чуть не поцапались меж собой — никак не можем решить, которая больше люба ему. Прямо сохнем…
Николаю Макаровичу не понравился этот разговор; чтобы прервать зубоскалов, он окликнул Филю:
— Подшобник, брошай курить, давай поднимем!
Филя нехотя встал и пошел помогать наложить верхнюю опоку.
Виктор продолжал балагурить:
— Манефочка, а как тебе наш Николай Макарович?
— Тоже приглядистый, только больно щетинист… Наверное, колко с таким целоваться, — ответила девушка, показывая в улыбке мелкие, но очень белые зубы.
Хохоча, девчата всей стайкой направились в столовую. Манефа фасонный цех покинула последней. Она шла, поглядывая на нас свысока и покачивая бедрами. Эта ее походка завораживала всех парней цеха. Филя смотрел на шишельницу с открытым восхищением и, как горячий конь копытом, каблуком копал землю. А Николай Макарович нервно облизывал пересохшие губы.
— Пожрать, что ль, пойти, — сказал Филя и устремился за шишельницами.
— Э-эй… Филь! Куда? — попытался вернуть его Виктор. Но подсобник даже не обернулся.
— Пошли и мы, — предложил Николай Макарович. — Шегодня шти и лешч.
Столовка мартеновского цеха была открыта всю ночь. В нее забегали сталевары побаловаться кваском и наскоро чего-нибудь перекусить.
Мы уселись за стол, покрытый голубой клеенкой, и заказали полный обед. Виктор толкнул меня локтем.
— Смотри на ударника, — сказал он, показав глазами на Филю, доедавшего чью-то рыбу.
Наш подсобник был небрезглив. Чтобы не тратить денег, он сливал недоеденные супы в одну миску и бесплатно наедался.
Нам принесли суточные щи, заправленные шкварками. Они были вкусными и теплом разливались внутри. Мы с Виктором с удовольствием их хлебали, а Николай Макарович, утеряв аппетит, отодвинул свою миску. Заметив это, Филя подошел к нашему столу и, подвинув к себе нетронутые щи, глазами стал искать хлеб… И вот тут Николай Макарович вспылил:
— Брось, не шмей трогать! Не пожволю!
Я никогда не думал, что он так громко может взвизгнуть.
Головы обедавших шишельниц повернулись в нашу сторону. У Николая Макаровича свирепо топорщились брови, а под ними темнели ненавистью глазята. У Фили же был такой вид, точно его уличили в краже.
— Лодырь нешаштный! — уже шепотом добавил Николай Макарович.
Побагровев, подсобник схватил миску и все ее содержимое выплеснул в лицо Николаю Макаровичу.
— Жри, подавись! — рявкнул он и, опрокинув табуретку, выбежал из столовой.
Николай Макарович, обиженно поморгав, вытер платком лицо и укорил почему-то Виктора:
— Вот твое вошпитание!
— Сам виноват, — ответил тот. — Чего начал орать? Я бы тоже тебе за это врезал.
— Попробуй!
Опасаясь, что началась цепная реакция и страсти еще больше разгорятся, я остановил цеховых Отелло:
— Кончайте, ребята! Не стоит из-за какой-то шишельницы здоровье портить и бригаду позорить. Крупно поговорили — и будет.
Когда вместе мы вернулись в фасонный цех, то увидели одиноко светящуюся переносную лампочку и в кружке ее света — Филю, ожесточенно трамбовавшего землю.
На другой день я побывал на Седьмом небе. Наше мужское логово стало неузнаваемым. Все в нем преобразилось и сияло белизной. На кровати, покрытой накрахмаленным покрывалом, высились подушки, на столе покоилась скатерть с кистями, на тумбочке — кружевная салфетка. Пол был чисто вымыт и натерт воском до блеска.
Слоник у дверей заставила снять рабочие ботинки и подала мне старенькие шлепанцы.
— Приучайтесь, старики, к чистоте, — сказала она. — Теперь будут другие порядки.
«Значит, накрепко обосновалась», — решил я и, видя, что Калитич благодушествует и чувствует себя лучше, не стал острить по поводу подушек и кружевных салфеток, которые мы относили к атрибутам мещанства. Меня интересовало другое: была ли у них Нина?
— Как же, была, — ответила Зоя. — Чай с нами пила. Ждала-ждала тебя и, уходя, сказала: «Передайте Грому, что он свинья».
— И больше ничего?
— Может, про себя еще и ругнулась, но вслух — ничего, — подтвердил Калитич.
— А адреса вы у нее не взяли?
— Как-то не подумали. Да в Сестрорецке один завод. Найти не трудно.
В воскресенье, надев выходной костюм, я поехал на Финляндский вокзал.
Паровичок, тащивший скрипучие и раскачивающиеся вагоны по Приморской одноколейной железной дороге, подолгу стоял чуть ли не на каждой станции в ожидании встречных поездов. До Сестрорецка он тянулся более часа.
В этом курортном городке еще с петровских времен существовал металлический завод. Я довольно быстро нашел потемневшие старинные здания из красного кирпича и спустился к проходной. Двери оказались запертыми. Пришлось стучать.