— Ты что, ополоумел?!
Отстранив Филю, он вбил свой подъемник, осторожно покачал модель и как перышко вытащил из гнезда.
— Во как надо! Гладкая ведь. Токаря проклянут тебя за такую работу. Велик телом, да мал делом. Аккуратней, говорю.
Филя, виновато поморгав, принялся подражать Созонтычу. А тот то и дело поглядывал на него и поучал:
— Карасик! Кто так карасик держит? Эк несмышленый! В правую руку бери.
У Фили от обиды на скулах вздувались желваки, но он помалкивал и подчинялся старику: делал так, как тот велел.
— Ты не пыхти, не дуйся на работу, — добродушно советовал Созонтыч. — Всякое дело мучит и учит.
На заводе я так уставал, что не находил в себе сил сесть с пером за стол и продолжить то, что с такой охотой еще недавно писал.
«Неужели я ошибся в выборе? — не раз задавал я себе вопрос. — Где же тот неслышный зов, который вел меня вперед по нехоженой тропе? Может, разлука с Сусанной погасила все желания? Эх, надо было пойти учиться! Нельзя застаиваться на месте. Впрочем, еще не поздно».
«При Созонтыче такой бригадир, как ты, не нужен, — говорил я себе. — Он опытен, толковей, поведет бригаду к успеху. Тебе придется лишь плестись следом и открывать то, что давно открыто. Поторопись, пока не поздно, найди свою дорогу».
«Дорог на свете неисчислимое множество. Человек волен выбрать ту, которая ведет к мечте. Но не каждый решается. Ведь жутковато пробиваться нехоженой тропой, неизвестно, что ждет впереди. И все же это наиболее верный путь. Готовься к переменам! Для начала следует пойти хотя бы на вечерний рабфак и заставить мозг работать интенсивней. А пока наблюдай за жизнью и запоминай, пригодится».
Утром в цеху ко мне подошел Филя и, сняв шапку, как это делают просители, сказал:
— Слышь, Гром, тут земляк прикатил… притулиться ему негде. Вторую ночь на одной койке спим. Как приметят — из общежития выгонят. Прими его в бригаду. Он поздоровше меня. Годовалого бычка поднимет.
— А зачем нам два подсобника? На тебя-то с трудом зарабатываем.
— Но ты хоть похлопочи… Чтоб в общежитии прописали… Не высыпаюсь.
Вместе с Филей я сходил к начальнику цеха. Тому подсобники были нужны. Не раздумывая, он определил Филиного земляка в грузчики на шихтовый двор.
На другой день Филя появился в цеху с рыжебородым верзилой Кузьмой Ухватовым. Низко поклонившись мне, Филин земляк сказал:
— Благодарствую за хлопоты. Прошу прийти с Филей, обмоем работенку. Если ко мне с душой, так и я с себя рубаху сыму.
— Не надо ничего снимать, я непьющий, — пришлось отшутиться мне. — Удовольствия в водке не вижу.
— Ну, дело твое. Неволить не буду, — сузив глаза в щелочки, согласился рыжебородый. — Но если когда вздумаешь, помни, должок за мной.
Витя Чуприков — пропагандист нашей комсомольской ячейки. У шишельниц он ведет кружок политграмоты. Узнав, что Филя всего лишь две зимы ходил в школу и читает по складам, рьяный воспитатель пригрозил:
— Если не будешь ходить на кружки ликбеза и политграмоты — отчислим из бригады. Нам за тебя краснеть не хочется.
Подсобник хмуро выслушал его и обидчиво надулся. До обеда Филя ни с кем не разговаривал, а в перерыве сходил на шихтовый двор и вернулся с земляком.
— Записывай обоих на политграмоту, вместях ходить будем, — сказал он Чуприкову.
— А Ухватова-то зачем? — недоумевал Витька. — У нас кружок молодежный. Пускай к своим сталеварам ходит. Там половина таких бородатых.
— Ты не гляди на мою бороду, мне только тридцать третий пошел, — с обидой заговорил Ухватов. — Убавится у вас что, если на кружке посижу и про политику послушаю?
Его слова смутили Витьку.
— Ходи, мне не жалко, — сказал он. — Только учти, мы больше будем говорить о комсомольских делах.
Манефа мастерица поводить за нос. Чтобы посмешить подружек, она попросила сперва Филю, а затем Николая Макаровича проводить ее после гудка до общежития.
Филя, стремясь быть первым, еще до гудка забрался в душевую, а Николай Макарович, приметив это, выключил холодную воду и отправился к проходной.
Вскоре из душевой донесся Филин крик:
— Кто там балует? Открой воду! Холодную давай!
Он, оказывается, успел намылить голову. Растекавшееся мыло попало в глаза. Начало щипать так, что Филя взвыл:
— Воды! Дай воды! Узнаю, кто балует, — башку оторву! Принесите хоть глаза промыть… Воды!
Это была уже не просьба, а рык быка, попавшего в беду. К душевой прибежали шишельницы. Они от Манефы знали, куда торопится Филя. Бедственное положение парня развеселило девчат. Припрятав вентиль, они, хихикая, пошли звать водопроводчика.