— Зря отказываешься. Надо жить по-европейски. Читал твой рассказик в «Резце». Довольно мило. Что-нибудь новое пишешь?
— Пишу.
— Хочешь, открою тебя? — вдруг предложил он. — Вознесу на Олимп. Сейчас ведь призыв ударников в литературу. У тебя выгодная биография. А у меня есть зацепка в толстом журнале. Распишу так, что ахнешь!
— Обойдусь без открывателей, — сухо ответил я.
— Так чем обязан столь лестному посещению?
— Я пришел сказать, что угроз твоих не испугался. Просто был занят. Если ты не прекратишь эксплуатировать всяких бедствующих старичков, то будешь разоблачен.
Антаса не смутила моя угроза. Он даже улыбнулся и спросил:
— Каким путем? Фельетон напишешь? В милицию заявишь? Ты, видно, недостаточно знаком с историей литературы. Взять хотя бы любимого тобой Александра Дюма. Ты знаешь, что он, не стесняясь, пользовался чужим трудом? Да еще в каких масштабах! Я против него щенок. Восемнадцать самых знаменитых романов, например, написаны в соавторстве с неким Огюстом Маке, преподавателем истории, имевшим нюх на острые и занимательные сюжеты. А на вышедших книгах стоит только имя Дюма. Маке остался невидимкой. Так было и с другими. А когда Дюма обвиняли в эксплуатации, то он добродушно посмеивался: «Не все сражения выигрывал сам Наполеон, но он ни от одного не отказывался. Победы добывались его именем». А если обвиняли в краже сюжетов, то он разъяснял: «Гениальный писатель не ворует, а заимствует». Так-то оно!
— Но ты не гениальный писатель, — возразил я.
— Это еще неизвестно. Все покажет время. Но я больше не подражаю Дюма. Скромно учусь и помогаю прокормиться старичкам: устраиваю их статейки и переводы в журналы.
— Конечно, под своим именем?
— Это неважно, под чьим, лишь бы людям добро делать.
— Так я и поверил! Мне известны твоя доброта и скромность с детства. Кончай обирать людей, иначе сам кончишь плохо.
— Ну зачем же так грозно? — укорил Антас. — Меня больше устраивают мирные отношения. Мы же земляки! Не отказывайся от дружеских услуг, если хочешь пробиться в большую литературу. Я готов тебе помочь. Мир лучше ссоры. Заходи сюда с рукописью… всегда к твоим услугам.
Этот нахал великолепно держался: он проводил меня до дверей и раскланялся. А я, выйдя на улицу, принялся корить себя: «Дурацкое мальчишество! Кого я вздумал запугать? Его так просто не ухватишь. Вывернется. Кроме того, надеется, что земляк не будет вредить земляку».
Кстати, сколько времени я не бывал в отцовском доме? Посылал только открытки: «Жив, здоров». И брат отвечал тем же. Отец раза два заходил на Седьмое небо, но меня не заставал и бросил навещать. Надо сегодня же сесть в поезд и неожиданно нагрянуть.
Но не поедешь же к родне с пустыми руками? Деньги у меня водились. Я купил Матреше на платье синий материал в белый горошек, Димке — костюм юнгштурмовцев с портупеей, а отцу — кожаную фуражку. Уложив это все в спортивный чемоданчик, я сел в вечерний поезд и четыре часа продремал в нем.
Приехал в одиннадцатом часу вечера. Дома застал только Матрешу. Она штопала отцовскую фуфайку. Узнав меня, засуетилась, принялась жарить картошку с салом. Поставила на стол кринку с молоком.
— Надо бы, конечно, винца для встречи, но у меня не водится.
— Спасибо, не пью. А где Дима?
— Ушел в свой техникум, он в живой газете представляет, а Михаил Андреевич вернется с ночным.
— Как вы тут живете?
— Все бы ничего, да вот письмо от Аннушки пришло… Скоро ее из тюрьмы выпустят. Спрашивает, приезжать аль нет.
— И что вы ей ответили?
— А что тут ответишь? Ты же знаешь, мы с Михаилом Андреевичем расписались, живем законно. Она вроде бы здесь лишняя. Хоть и жалко ее, но пришлось отписать, чтоб не приезжала. Ребята, мол, взрослые, а Михаил Андреевич верную подругу нашел, не такую, как она.
— А Трофим не скандалит больше?
— До белой горячки допился. Коня вилами покалечил. Чуть избу не поджег. Успели связать… В сумасшедший дом отправили. Я ничего из его хозяйства не взяла. Еще вернется — беды не оберешься. С топором придет требовать. Все заперто и заколочено, лишь кота приютила, чтоб не одичал.
Поужинав, я вытащил из чемоданчика подарки. Материал на платье Матреше очень понравился. Она приложила его к груди, погляделась в зеркало и зарделась.
— И чего ты тратился! — укорила она. — Не по годам мне такая обнова.
— Ничего, сойдет. Хватит вам в затрапезном ходить! Я подыщу еще что-нибудь.
— И не вздумай. За это не знаю как благодарить… Спасибо, что не забыл. — Она поцеловала меня в обе щеки и добавила: — И отец будет доволен. Старая фуражка на засаленный блин похожа, насквозь маслом пропиталась. А Димка запрыгает… Он деньги на такой же костюм копит.