— Комсомольцы?
— Из той сотни, что на разведку в поля поскакала.
— Только на разведку? Надо нацеливаться на все четыре года.
— Это если повезет, — не унимался Пяткин.
— Значит, на знания свои не рассчитываете?
— Почему же? Знаний у нас хоть отбавляй, но не всегда они вовремя всплывают.
— Предмет мой вам известен?
— Политэкономия — наука о развитии общественно-производственных отношений, — вставил Лапышев. — Мы в таких отношениях с обществом уже были… Я и Громачев окончили фабзавуч. Он работал на заводе, я в райкоме.
— Ну, а вы на что жизнь потратили? — спросил Чиж у Пяткина.
— Сенека еще две тысячи лет назад говорил: «Бо́льшая часть нашей жизни уходит на ошибки и дурные поступки. Значительная часть протекает в бездействии. А вся жизнь уходит на то, что мы делаем не то, что надо». Но я с ним не согласен, так как был водолазом и занимался не только глупостями, но и общественно полезным делом. Философ прав только относительно ошибок. Мы их делаем столько, что не успеваем на них учиться.
— Скептик из философов! — определил Чиж. — И мастер иронизировать. А с Марксом и Энгельсом тоже можете так расправляться?
— С ними я солидаризируюсь, они свои парни, — не терялся Пяткин. — Где-то я читал, что когда Маркс и Энгельс писали полемическую книгу о немецкой идеологии, то, подобрав удачную фразу, хохотали как сумасшедшие. Никому в доме не давали спать. Значит, они были ребята веселые и чувствовали юмор. А это о людях многое говорит!
— Энгельс про свою книгу о немецкой идеологии сказал, что это самое дерзкое из всего того, что было написано на немецком языке, — вставил Громачев. Он тоже где-то читал о совместной работе двух великих философов.
— Братцы! — воскликнул Чиж. — Да вы подавляете меня своей эрудицией, — и он, дурачась, поднял вверх руки. — Это великолепно: Маркс и Энгельс — «свои ребята»! Я даже не решаюсь вас экзаменовать. В общем, скажу откровенно, вы мне симпатичны. Нам такие студенты для костяка нужны.
Задав каждому по вопросу, он удовлетворенно сказал:
— Ставлю всем «хор.». Когда примут в институт — приходите в партком.
— Придем, — согласился Лапышев. — На партучет становиться.
— Ах, вы не только комсомольцы? Тогда буду на вас надеяться как на актив.
Выйдя от Чижа, Пяткин предложил:
— Надо бы отметить столь счастливый день… чекалдыкнуть по стаканчику.
— Чего? — поинтересовался Лапышев.
— Что подвернется, за исключением воды, молока и керосина. Хорошо бы «бомбочку» сообразить.
— А что такое «бомбочка»? — полюбопытствовал Громачев.
— Сто пятьдесят шампанского плюс пятьдесят коньячку. В нос бьет и в голову.
— Это нам по карману. А не влетит?
В те времена среди комсомольцев считалось зазорным пойти в ресторан и заказывать спиртное. Если кого замечали пьющим, то немедля вызывали на бюро.
— Ну, братцы, вы что — не мужчины? — не без укора заметил Пяткин. — Мы на своем боте бочонок виноградного держали, пили как квас.
Громачев с Лапышевым переглянулись и решили по случаю удачи рискнуть — вкусить запретной мужской жизни.
Они втроем вышли на Невский проспект, заглянули в один ресторан, в другой… Оба показались слишком шикарными. Решили заказать «бомбочку» в небольшом кафе. Здесь было проще. Столики мраморные и никаких салфеток.
Выпив по большому бокалу искрящегося вина, они долго не сидели, а вновь вышли на Невский и зашагали к Адмиралтейству.
Вечерело. Невский, как и в гоголевские времена, был переполнен медленно фланирующей публикой и деловито спешащими людьми. Звенели переполненные трамваи, мчались, глухо цокая по деревянным торцам, лихачи извозчики, сверкали огнями витрины кинотеатров, ресторанов и магазинов.
Трое повеселевших парней шагали плечо в плечо по правой стороне панели. Казалось, что перед будущими студентами весь мир искрился в радужной круговерти. Далекая Адмиралтейская игла, словно стрела, пронизывала темнеющее, почти аспидное небо и трепетала. У парней слегка кружились головы. Они шли посмеиваясь, вглядываясь в лица встречных пешеходов.
Пяткину это состояние было не ново. Он стал еще более говорливым. Задевал шутками девушек и почему-то сравнивал их только с птицами:
— Гляньте, слева… довольно миленькие чаечки… Головки черненькие, а перышки сизые. И вон те синички ничего… Носики востренькие. Люблю курносеньких! Ну, а эта пара сорок пусть катится мимо. Натерпелся я от такой. Повсюду трезвонила, что я ее обманул. А я просто не захотел с ней тянуть волынку. Видите, с двумя воробушками чижиха выхаживает… Королева птиц! Может, пригласить на мороженое, а? За мой счет. Монета найдется.