Наверху послышались голоса и цокающие шаги на лестнице. О чем-то продолжая спорить, вниз спустились аспиранты. Козл-Вятлин не шелохнулся. Аспиранты сами прошли за перегородку, взяли свои плащи, кепки, шляпы и ушли на улицу. На вешалке осталось только одинокое женское пальтецо.
Козл-Вятлин как бы нехотя поднялся и пошел с ключами закрывать входную дверь. Худяков перебежал в другой угол вестибюля и примостился за большой доской объявлений, которая уже больше, недели стояла на полу. Нелепые мысли лезли в голову студенту. Ему мерещился какой-то скрип; казалось, вот-вот раздвинется пол и он полетит вниз, где его ждут с наганами в руках козл-вятлинские сообщники. И он вспомнил роман про английских агентов из Интеллидженс сервис, беспощадных и хитрых, вооруженных до зубов.
Разве сможет он, Худяков, рассказать на легкой кавалерии об оставшемся на вешалке одиноком пальтеце? Чье оно? Никакого предположения не выскажешь. Засмеют. Скажут, ничего загадочного в забытом пальто нет. При этом напомнят, что легкие кавалеристы не сыщики и не искатели приключений, а общественные контролеры, которым комсомол поручил примечать непорядки.
Козл-Вятлин недолго запирал дверь. Возвращаясь, он направился к доске, за которой притаился в неудобной позе Худяков. Каждый шаг гардеробщика отдавался эхом в его мозгу. Каждый шаг порождал тревогу. С бьющимся сердцем Толя ждал, что вот-вот гардеробщик приблизится к доске, схватит его за шиворот. В короткой схватке он, Худяков, будет побежден, избит, связан и брошен в сырое подземелье. Начнутся пытки, допросы. И будет растерзан комсомолец Худяков за то, что пытался стать на пути преступной шайки, спаянной железной дисциплиной. Горе тому, кто окажется на пути такой организации. Он умрет, но не выдаст Лену Рубинскую, чутьем угадавшую опасность…
Теперь не убежишь, не скроешься. Дверь заперта на ключ… железные пальцы сейчас вонзятся в затылок. Смерть! Как просто и жутко. Лена не испугается, она поможет раскрыть организацию бывших. Несколько чекистов с маузерами в руках спустятся в темный и сырой подвал… Холодный свет фонариков озарит жуткую картину — аккуратно сложенные штабеля человеческих трупов, а на самом верху он, Худяков. Ах, как рано он распростится с жизнью!
В почетном карауле будут сменять друг друга легкие кавалеристы — соратники Худякова. Лена появится у изголовья, но не уронит ни одной слезинки. Над героями не плачут, ими гордятся. Она лишь скажет под конец:
— Мы недооценивали Худякова, больше того — мы относились к нему равнодушно, а он был настоящим большевиком. Бесстрашно отдал свою жизнь за комсомол и рабочий класс. Толя погиб геройски! Его смерть должна научить бдительности, умению распознавать маскирующихся врагов.
Духовой оркестр заиграет «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Студентки в голос зарыдают. Военный караул даст трескучий залп из ста двадцати боевых винтовок. Эхо повторит его. Красные знамена с черными лентами склонятся над могилой…
Шаркающие шаги приблизились. Козл-Вятлин остановился против доски, скрывающей студента, и стал вчитываться в какое-то объявление. Оно его, видно, позабавило, потому что старик хмыкнул два раза и, растирая кадык, прошел за перегородку. Там, взяв гроссбух и одинокое пальтецо, погасил свет в гардеробной и направился по лестнице наверх.
Дождавшись, когда уймется дрожь в ногах и сердцебиение, Худяков выбрался из своего убежища и чуть ли не на четвереньках последовал за стариком, стараясь близко не приближаться к нему. Тени метались по стенам.
Гардеробщик, одновременно исполнявший обязанности коменданта здания, жил почти под самой крышей, рядом с химической лабораторией. Дверь в его комнату была распахнута. За порогом стояло ведро. Оля Воробьева, с высоко подоткнутой юбчонкой, с оголенными коленками, тряпкой вытирала вымытый пол и грязную воду выжимала в ведро.
— Одну минутку, Платон Аристархович, — остановила она Козл-Вятлина, — сейчас протру насухо. Свой этаж я уже весь убрала.
— Зачем же мою комнату?
— В знак уважения.
— Вы, Олечка, конечно, не ужинали?
— Ничего, по вечерам я редко ем.
— Это никуда не годится, заработаете катар желудка. У меня запасено молоко, есть крендель… Поужинаем вместе. Задачки, конечно, не сделаны?
— Как ни странно — справилась. Но еще не могу взять в разум, что за число — нуль.
Козл-Вятлин, стоя на пороге, принялся с профессорской интонацией объяснять:
— Прежде всего уясните, что нуля вообще не существует. Нуль — это лимит бесконечно малого числа. Это предел числа, которое, уменьшаясь, стремится к бесконечно малому. Вы меня поняли, сударыня?