«А вы не простудитесь? Колодец глубокий, в нем мы молоко студили».
«Неужто у вас для меня не найдется чего-нибудь согревающего?»
«Не беспокойтесь, будет».
Вначале я не полез в колодец, а бадейкой всю воду вычерпал. На это чуть больше часа ушло. Потом приволок длинную лестницу, вставил ее в колодец, разделся до трусов и Але говорю:
«Буду грязный песок в бадейку накладывать, а вы воротом вытаскивайте. Извините, Алечка, что вас вовлек, — одному не справиться…»
«А я вас не убью? — с опаской спрашивает она. — Вдруг ручку не удержу? Бадейка тяжелая».
«Ничего, я лестницей прикроюсь».
Начал я работать на дне колодца, а там холодюга, как в леднике. Бадеек десять отправил наверх и так озяб, что пальцы сводит и дрожь во всем теле.
Вскарабкался я по лестнице, сел на край сруба и прошу:
«П-п-ринесите с-стакан-чик ч-чего-н-нибудь. Т-терпежу н-нет!»
Видя, как у меня зуб на зуб не попадает, она всполошилась:
«Хватит вам на дне сидеть. Песок уже чистый пошел, довольно его выбрасывать».
Потащила меня в дом, накинула на плечи плед и стаканчик наполнила. Я хлопнул залпом и… глаза вытаращил, рот закрыть не могу. Оказалось — спирт неразведенный.
«Запейте водичкой! — поспешила она ковшик поднести. — Извините, пожалуйста!»
А чего мне извинять? По телу приятное тепло разлилось, блаженное состояние наступило, но дрожь почему-то не проходила.
«Еще налить?» — сочувствуя, спросила она, полагая, что одна стопка не подействовала.
«Если и вы за компанию, — говорю. — Ну хоть пригубьте. Одному непривычно…»
«А вы не уговаривайте. Мне тоже согреться не помешает, только потерпите малость».
Быстро, точно у нее все было заранее приготовлено, она выставила на стол соленые грибы, колбасу нарезанную, мясо, помидоры и огурцы. Спирт в графине водой разбавила и себе такой же стаканчик налила.
«За что выпьем?»
«За встречи, которые раз в сто лет бывают!»
Тост, конечно, был нахальный, но она не рассердилась и даже в шутку спросила:
«Почему же только раз? Я надеюсь в вашем лице помощника по хозяйству найти. Мне дрова на зиму потребуются».
«Для вас готов все ближайшие леса вырубить! — разошелся я. — Приказывайте!»
«Чудесно. Пьем за хозяйственные встречи».
Выпили мы шутя и хитря друг перед другом и принялись закусывать. Спирт мгновенно действует. Она раскраснелась, еще больше похорошела. Изумруды так и сверкают сквозь ресницы. Я глаз от нее отвести не могу.
«Что вы так вглядываетесь? — спросила она. — Я не перепачкалась?»
«Нет-нет, не хитрите. Знаете, что я любуюсь. Нельзя быть столь расточительно красивой. Вашего румянца и свежести хватило бы на десять красавиц».
«Валяйте дальше! Как вам не стыдно так льстить? — начала выговаривать она. И вдруг махнула на все рукой: — Ладно, продолжайте. Я люблю, когда мне говорят приятное. Кирпичников на это уже не способен».
Тут я и давай ей голову морочить. А она слушает и сияет, точно давно ждала такого поклонения. Видно, и я насобачился льстить; а может, и правду говорил, раз такая насмешливая верила.
Мы весь графинчик осушили и, нужно сказать, изрядно обалдели. Я ручки целовал, а она горазда была на всякие уловки, чтобы оттянуть опасный час. И мне эта игра была по душе.
В общем, играли-играли и доигрались: не знаю как, но очутились в постели. Расстаться не могли. Уехал я от нее на первом утреннем поезде и лишь в вагоне чуть прикорнул.
Никакие лекции в тот день мне в голову не шли. Сижу в аудитории и думаю: «Да, это та женщина, которую я искал. Почему мы с ней не условились о новой встрече? А может, я не первый студент, которого приглашает Кирпичников, а сам не является? Не все ли равно. Теперь не отступлюсь от нее. Других мне не надо».
Через день вместо института я помчался на вокзал и покатил на Всеволожскую.
Подхожу к калитке. Тишина вокруг. Во дворе и в садике пусто. Нажимаю кнопку звонка, мгновенно выбегает она. А я от какого-то непонятного стеснения давай кривляться — как татарин из старого анекдота, спрашиваю:
«Хозяйка, старый работа есть?»
«Есть, найдется… Входи!»
А когда вошел в дом — бросилась обнимать.
«Думала, больше не придешь, за блудливую бабенку принял, презираешь. А ты явился. Значит, не врал. Хоть немножечко любишь?»
«Ничего себе немножко! Двух дней прожить не мог!»
«И я не уезжала, все тебя ждала, хотя куча дел в городе. Всё шаги и звонки мерещились… как увидела, чуть сердце не выскочило».
«Уходи от мужа, — говорю, — Шикарной жизни не обещаю, но голодной не будешь».
«Так сразу и уходить?»