«А чего ждать?»
«Надо проверить себя: может, это не любовь, а временное помешательство. Я ведь без всяких чувств за Кирпичникова вышла. Больше ошибаться не хочу».
Оказывается, она в сессию завалила математику. Чтобы разжалобить доцента — слезу пустила. А он, как бы сочувствуя, предложил: «Придите на дом сдавать». Пришла, конечно, а он о математике ни слова. Ужинать пригласил. На столе вино, конфеты, торт… руки целовал, колени гладил… в общем, совратил. Когда очнулась — в рев ударилась. В окно хотела выброситься. Он, видно, струхнул. Уговорил, в общежитие не отпустил, предложил женой стать. Она по глупости согласилась. У него, оказывается, еще женщина есть. Да не одна, с ребенком. На Васильевском острове живет.
«Теперь я как отшельница на даче обитаю, а он на два дома разрывается. В трех институтах лекции нахватал, на алименты зарабатывает».
«Так в чем же дело? Бери свои шмотки и… поехали ко мне».
В общем, я ее похитил у Кирпичникова. Он этого, наверное, не простит. Так что ждите жалобы. А мне лучше не высовываться, а в рядовых ходить да деньгу где-нибудь зашибать!
ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ
В институтской библиотеке Громачев занимался от случая к случаю. Брался за книги только в горячие дни зачетов. И все время жил в какой-то тревоге, чувствуя угрызения совести: «Зря я пошел в этот институт, ничто мне здесь не мило».
В зачетную сессию он многое взял хорошей памятью, догадливостью. Два-три намека ассистента помогали ему развить мысль и выйти к нужным выводам. Песчинка намека вызывала кристаллизацию мысли. Среди преподавателей он даже слыл успевающим и подающим надежды студентом, которому все легко дается. Но сам он о себе был иного мнения: «С такими знаниями работать по специальности — чистая авантюра».
— Пусть тебя это не тревожит, — говорил на очередной встрече Цезарь Кичудов. — Ты будешь писателем. Не всем же выходить из медицины, геологии, лицеев и университетов. Нужны и с нашими знаниями. Я тоже не буду работать по специальности и не корю себя.
У Громачева дни делились на две части. Он исправно отсиживал положенное время на лекциях, семинарах, в перерывах занимался комсомольскими делами: ловил уполномоченных факультетских ячеек, договаривался с ними о культпоходах, вылазках, дискуссиях, политкружках, а во вторую половину дня говорил старосте, что идет по вызову райкома, и незаметно исчезал из института.
Обычно он шел обедать в столовую Ленкублита, благо она была близко — на Невском. Сюда на второй этаж впускали по списку печатавшихся литераторов и композиторов. Время было трудноватое — хлеб, некоторые продукты и промтовары продавались по карточкам.
В этой столовой Громачев всякий раз наедался до отвала так, что не мог полной грудью вздохнуть, приходилось некоторое время сидеть в прокуренной комнате отдыха наподобие удава, переваривающего пищу. Здесь обычно собирались нигде не работающие, богемствующие поэты и молодые композиторы — студенты консерватории, подрабатывающие на сочинении песен. Здесь они сговаривались с поэтами-песенниками.
Изредка в столовую заходил ни на кого не похожий Николай Клюев с круглолицым, раскормленным парнем. У Клюева было щекастое, с холеной бородой лицо, елейные и в то же время хитроватые глаза. Носил он темную старомодную поддевку, сшитую в талию, с мелкими сборками, белую с вышивкой рубашку, подпоясанную крученым пояском с кистями, легкие сапоги с лакированными голенищами. Ни с кем он длинных разговоров не заводил, отобедав, спешил уйти. Другие же поэты ловили слушателей за отвороты пиджаков или за пуговицу и спешили похвастаться новыми стихотворениями или хотя бы удачными строчками незаконченного произведения.
Из столовой обычно выходили гурьбой и отправлялись по редакциям газет и журналов выколачивать авансы, пристраивать стихи, рецензии, фельетоны. Одни шли на Фонтанку, 57, где печатались «Красная газета», «Смена», «Ленинские искры» и множество журналов — таких, как «Резец», «Работница и крестьянка», «Красная деревня», «Рабселькор», «Бегемот», «Пушка», «Вокруг света». Другие отправлялись в Дом книги, напротив Казанского собора. На семи этажах бывшей фирмы швейных машин «Зингер» располагалось множество издательств, но главными из них были ГИХЛ и «Молодая гвардия», выпускавшие журналы «Звезда», «Залп», «Юный пролетарий», «Рабочий и театр».
Громачев предлагал в тонкие журналы отрывки из книги о студентах и брался писать короткие, в тридцать — сорок строк театральные рецензии, чтобы получать контрамарки на премьеры.
Позже, часам к семи вечера, все устремлялись в Дом печати на Фонтанку, 21. В этом барском особняке был недорогой ресторан, большой зал, украшенный странными картинами художника Филонова и его учеников, где ставили спектакли режиссеры-футуристы, малый зал и комнаты для занятий литературных объединений. Групп и группочек в то время было множество. То они возникали, то вдруг распадались. Как-то появилась поэтическая группа «Закал». Название моментально вызвало ехидные вопросы: «За что вы боретесь? За кал?» Поэтам пришлось срочно менять название и регистрировать другое.