Толя Худяков не находил в Рубинской недостатков, он почти обожествлял ее и стремился во всем поддерживать.
Так как Елена теперь больше была занята общегородскими делами, всю работу по институту выполнял за нее Худяков и чуть ли не ежедневно докладывал ей, как идут дела. Он это делал непроизвольно, боясь признаться себе, что хочет побыть с ней наедине хоть несколько минут. И Рубинскую не смущал его влюбленный взгляд. Такие помощники ей годились.
Она не знала, как к ней относится замсекретаря Роман Громачев. На бюро он ее не задевал, хотя не всегда и поддерживал, но почему-то исподтишка наблюдал за ней. Она не раз ловила его внимательный взгляд. Он не любовался ею, как Худяков, а словно хотел что-то узнать, постигнуть. Однажды Елена не вытерпела и спросила:
— Не могу понять: мы с тобой единомышленники или антагонисты?
— А третьего разве не дано? — усмехнулся Роман. — Ты меня интересуешь как своеобразная особа.
— Положительная или отрицательная?
— Мне хотелось бы, говоря о тебе, владеть не двумя красками, а несколькими… и полутонами. Ты ведь натура сложная, так ведь?
— Собираешься раскусить?
— Если позволишь поближе узнать тебя.
— Этот номер не пройдет. Ты, конечно, знаком с моими установками? Так почему же считаешь меня беспринципной? Ты не моего романа герой, в наших отношениях будущего нет.
В каникулы общежитие опустело: одни студенты отправились в родные места, другие в дома отдыха и на новостройки. Юра Лапышев с группой комсомольцев укатил на Магнитострой. Лишь Громачев оставался в общежитии, чтобы закончить с Кичудовым книгу для «Молодой гвардии». Но больше всего удерживало его в городе желание чаще видеть Сусанну.
Она сняла для Мокеича дачу в Старом Петергофе, но два раза в неделю приезжала в Ленинград за продуктами. Всякий раз они обязательно виделись.
Сусанна посвежела и успела загореть. Ее шелковистая кожа обрела шоколадный оттенок. Белели только небольшие груди и узкие полоски на бедрах.
Когда они были вместе, между ними возникала такая нежность, такое доверие и такая потребность друг в друге, что близость становилась счастьем, необходимым как сама жизнь.
— Мне жалко, что ты не видишь солнышка, — разглядывая его, сказала Сусанна. — Найди какое-нибудь дело к Мокеичу и приезжай попляжиться.
— Попробую это проделать в воскресенье. Но ему же вредно быть на солнце?
— Побеседуете в тени. Воздушные ванны тоже полезны.
В эти солнечные летние дни неожиданно пришло письмецо от Нины Шумовой.
«Дорогой Громчик! Прости, что долго не отвечала на твои прозаические и стихотворные призывы. Это не от равнодушия, а от запарки. Никак не могла войти в колею новой, консерваторской жизни. Только к каникулам акклиматизировалась и с трудом сдала зачеты. Чувствую себя как опустошенная бочка. Готова гудеть. Я давно не была такой свободной и одинокой. Вчера укатила к подруге в Симферополь моя суматошная мать, и… вокруг меня образовалась пустота. Наверное, и ты уехал. На всякий случай все же пишу это письмецо. Если обитаешь в городе — забегай, буду ждать от пяти до семи вечера в пятницу, понедельник, среду.
Я теперь стала не только музыкально образованной, с почти поставленным голосом, но и покладистой, умудренной опытом жизни. Да, да, не ухмыляйся! Жду.
«Идти или не идти? — стал раздумывать Громачев. — Зачем она мне теперь, когда появилась Сусанна? Опять начнутся испытания на выдержку? Она же трусиха. Но почему намекнула, что стала покладистой? С кем это испытано?» И другой, насмешливый голос стал допытываться: «А ты чего опасаешься? Потерять невинность? Раз девчонка зовет, покажи, что ты уже опытный мужчина!»
Человеческая натура порочна, любопытство заставило Громачева купить тортик, бутылку кагору и пойти к Шумовой.
Нина встретила его в коротком сарафанчике и в туфлях на босу ногу. Увидев вино, она обрадовалась:
— Я давно мечтаю напиться допьяна, и не с кем-нибудь, а именно с тобой. А то всего мы остерегаемся. Будто у нас десять жизней впереди. Не оглядывайся, в квартире никого нет, мы одни.
Нина накрыла стол свежей скатертью, достала из буфета рюмки, тарелочки и чайные ложки. В лице ее была какая-то решимость, которой прежде Роман не наблюдал.
— Что еще надо? — спросила она. — Могу быстро яичницу приготовить.
— Обойдемся тортом, чего на кухне околачиваться.
Он не очень умело откупорил бутылку и наполнил рюмки темно-красным густым вином.
— Говорят, что разбавленный кагор в церквах во время причастия дают, — вспомнил Роман.