— Правда? — усомнилась Елена. Она не могла поверить, что кто-то может отказаться от повышения. — Смотри, с этим не шутят. А Юра, уверена, скоро станет секретарем горкома.
— Не каркай. Либо взлечу, либо… Впрочем, у меня есть неплохая специальность, полученная в фабзавуче. С литейщиков никто не снимет.
Роман знал, что в характере Юры была та высшая сознательность, при которой не очень беспокоятся о своем будущем.
За ночь Рубинская, видимо, кое-что обдумала и, решив, что поэты — люди не от мира сего и даже малость тронутые, решила переговорить с Громачевым наедине.
В перерыве между лекциями она затащила его в пустующую утром комнату бюро и, закрыв двери на ключ, словно бросаясь с обрыва, спросила:
— Хочешь я тебя выручу? — Что-то обещающее было в ее взгляде и улыбке. — Соглашусь быть отсекром, если ты сам порекомендуешь меня.
«Это идея! — вначале подумалось Роману. — Чиж согласится со мной, энергия и целеустремленность Рубинской ему нравятся». Но тут же он укорил себя: «Подведешь ребят, которые не переваривают ее. Потом сам не возрадуешься».
Видя его колебания, Елена добавила:
— Впрочем, я не рвусь в отсекры, просто хочу выручить симпатичного мне товарища от обременительных организационных дел.
Она умела льстить как бы невзначай, сохраняя при этом достоинство.
— Да, кстати, — вдруг, точно вспомнив, воскликнула Елена. — Тебе знаком литературный критик Нетлелов? Этот тип почему-то хотел присутствовать на собрании, когда тебе будут обменивать билет. У него есть несколько вопросов, как будто порочащих тебя.
— Откуда ты выкопала этого жулика?
— Твои недруги познакомили.
— А они у меня есть?
— Как у всякого порядочного человека.
— Леночка, поздно ты разыскала Ржавую Сметану. Юре и мне билеты уже обменяли в райкоме. Я очень хочу избавиться от надвигающейся нагрузки, но тебя порекомендовать не хватит духу.
— Я тебя поняла. Прости, что не угодила. Теперь вижу — лучше обойтись без твоей рекомендации. Она может навредить в будущем. Надеюсь, мы останемся друзьями?
— Если ты не будешь с угрозой выискивать моих «закадычных» друзей.
В этот же день состоялся разговор с Чижом.
— Ты действительно не желаешь руководить институтской комсомолией? — спросил секретарь партбюро. — Ведь замещал Лапышева, заново не надо вникать.
Громачев решил не дипломатничать, а откровенно сознаться в том, что он не сможет всю душу вкладывать в организационные дела, как это делал Юра.
— Для меня главное — закончить книгу о студенческой молодежи. Я все равно буду отвлекаться на нее.
— Но ты же намерен стать инженером-экономистом?
— Нет, писателем с инженерно-экономическим образованием.
— А не ошибочное это решение? Может, хорошего писателя из тебя не получится. А социализм уже не мечта. Вы станете первыми инженерными силами его. Надо окончательно определиться и не занимать чужого места.
— Я занимаю свое место. Только не навязывайте мне то, что станет преградой для осуществления не менее важных дел.
— Хорошо, так почему ты против Лены Рубинской?
— Значит, успела пожаловаться. Во что бы то ни стало желает пробиться. Вот это меня и настораживает. Кроме того, она всех берет под подозрение, запугивает, чтобы командовать. Любит она возвышаться.
— Но ты же останешься в составе бюро. Сможешь убеждать ее, одергивать.
— Зачем мне эта канитель? Если не хотите, чтобы в комсомоле возникли раздоры, не оставляйте меня заместителем, иначе без конца придется умиротворять. Не хотелось бы тратить драгоценное время на дрязги и пустые споры.
— Кого же ты порекомендуешь?
— Более подходит уравновешенная, спокойно рассуждающая Оля Воробьева.
— Но у нее какие-то неестественные отношения с гардеробщиком, а он из бывших.
— Думаю, что это выдумки Рубинской. Она почему-то невзлюбила нашу скромницу.
— Н-да, не очень-то у вас дружный коллектив, — заключил Чиж. — Придется, видно, вызывать на партбюро, пропесочить как следует и заставить выполнять свои обязанности в порядке дисциплины.
Толя Худяков второй день следил за Козл-Вятлиным. Он установил, что тот только раз поднимается в свою комнату: после обеда, в четвертом часу, когда схлынет основная масса студентов. Старик днем отдыхает час или полтора и с гроссбухом под мышкой спускается в гардеробную, где остается допоздна.
«Когда же изъять записи? Конечно, до обеда. Не сразу хватится, — решил Худяков. — В случае если не понадобятся, можно положить на место».