— Да, брат, не наступило еще золотое время…
В этот вечер выяснилось: новый сожитель пытлив, основательно начинен нужными и ненужными знаниями, имеет твердое убеждение, что если человек пришел к какому-нибудь решению или выводу, то он не имеет права отступать, иначе потеряет к себе уважение.
— Некоторые философы утверждают, что человек впервые задумался во время бессонницы. Когда не спишь, всякие неожиданные мысли лезут в голову, — сказал Толя. — А если человек хоть раз задумается, то у него пропадет чувство самодовольства. Я вот много вижу загадочного в себе самом. Что я за человек? Хороший или плохой? Каково мое главное назначение? На что я способен? В чем совершаю ошибки? Мысль человека не терпит неизвестности, ему нужно все разгадать и объяснить…
Несмотря на некоторую наивность и желание казаться взрослым, Худяков понравился Громачеву философской рассудительностью. Смущала только его непомерная преданность Рубинской.
— А что у тебя с Леной? — спросил Роман. — Влюбился в нее?
— Н-н-ничего похожего! — горячо возразил Худяков. — У нас просто устойчивые контакты. И есть, конечно, доля приязни, но это совсем не то. Я лишь отдаю дань ее уму, чуткости, твердости убеждений… готовности идти на жертвы ради общих дел. Но это не любовь, мы не целуемся и не обнимаемся.
— А разве без этого нельзя любить?
— Не знаю. Впрочем, бывали случаи… даже в отдалении любовь сильней разгоралась. Но ученые до сих пор не могут объяснить, из чего состоит антипатия и любовь с первого взгляда. Есть ли такие вещества в человеческом организме, или действует нечто подобное душе.
— Ну, брат, ты, оказывается, поднаторел в этом вопросе! — как бы похвалил его Роман, затаив улыбку. Себя-то он уже считал знатоком, имевшим немалый опыт.
Освободившись от рукописи, Громачев не вел праздного образа жизни. Нужно было ликвидировать появившиеся хвосты и серьезно включиться в комсомольские дела.
Из Москвы вдруг нагрянули представители наркоматов высшего образования и тяжелой промышленности. Пора было студентам специализироваться, а это зависело от распределения по предприятиям страны.
Создали комиссию, в которую кроме прибывших вошел институтский треугольник — ректор, секретарь партбюро и председатель профкома. Рубинская по своей инициативе ходила на заседания, чтобы подсказывать, куда посылать комсомольцев. Заодно ей хотелось показать москвичам свою активность, серьезность, понимание важности вершимого. Сама она надеялась попасть в Москву и готова была пойти на все, только бы не очутиться в таком месте, откуда не скоро выберешься.
На комиссию студентов вызывали по алфавиту. Громачев попал лишь на второй день.
В вывешенном списке перед его фамилией в графе, где помечались города и области, стояло название «Большая Тура». Роман сбегал в библиотеку, взял там энциклопедию на букву «Б» и нашел Большую Туру. Это был город на Урале. В начале двадцатых годов в нем проживало пять тысяч жителей.
«Дыра, — решил Громачев, — не поеду. Там пропадешь. Ни среды, ни возможности печататься. И никто не вызволит».
Вернувшись в приемную ректора огорченный, Роман стал ждать вызова.
В комиссии верховодил представитель Наркомтяжпрома — тридцатитрехлетний Никодим Никодимович Ястрин. Он одевался по-наркоматски: носил копию кителя наркома Серго Орджоникидзе, черные брюки, заправленные в легкие кавказские сапоги. Это был видный мужчина с пышной, уложенной в прическу шевелюрой, умеющий показать, что он важное лицо, прибывшее решать судьбы учащихся.
Видно, в наркомате у Ястрина выработалась привычка при встречах приветливо улыбаться, обнажая два ряда ровных мелких зубов. Он был из породы людей, умеющих прикидываться приветливыми и обаятельными.
Так же Ястрин встретил и Громачева, но едва тот уселся у края стола, как лицо представителя приняло деловое и довольно суровое выражение. Всмотревшись в анкету, характеристику и зачетку, Никодим Никодимович как бы недоуменно спросил:
— А почему хвосты?
— Не успел сдать… был занят другими делами.
— Он у нас замсекретаря комсомольского комитета, — пояснил Чиж.
— Тогда обязан пример показывать, — поучающе заметил Ястрин.
— Мы его на два месяца от всех дел освобождали, — вставила не без умысла Рубинская. — Он писал книгу.
— Какую еще книгу? — продолжал недоумевать представитель Наркомтяжпрома, оглядывая работников института. — Студент обязан заниматься своим делом. Вам доводилось встречаться с подобными явлениями? — обратился он к представителю Наркомобраза.