Через некоторое время тень Рубинской обозначилась четче. Девушка, видимо, гляделась в зеркало и поправляла растрепанные волосы. С другой стороны возникла тень рослого мужчины. Рубинская повернулась к нему, они о чем-то говорили. Затем Лена подошла ближе к мужчине и потянулась губами к его губам. Он обнял ее, прижал к себе. И так они застыли на некоторое время…
«Ну и ну! Сама лезет целоваться, — поразился Худяков. — Кто он такой? Я их сейчас пугну». Юноша схватил камень, валявшийся под ногами, и хотел запустить в окно, но одумался: «В хулиганстве обвинят, а им ничего не стоит сказать, что скромно сидели и разговаривали. Ну и стерва Леночка!»
В это время в комнате кто-то притушил свет, и тени в окне исчезли. Анатолий сорвался с места и помчался в общежитие. Сняв с доски ключ, юноша спросил у вахтерши:
— Вы не заметили, кто пришел к Рубинской?
— Ходют тут разные, рази всех усмотришь, — ворчливо ответила она. — Какая-то говорила, что до ей дядя приехал. Знаем мы этих дядев.
Толя бегом поднялся на третий этаж, открыл ключом дверь и бросился к своей койке. Под матрасом у него был спрятан старенький шестизарядный «смит-вессон», который он выпросил у восьмиклассника в обмен на коллекцию почтовых марок. Револьвер был увесистый. В барабане виднелось четыре позеленевших донышка патронов с красноватыми пистонами. Повернув барабан, Худяков решил: «Убью обоих… Одну пулю в него, две в нее и… последнюю в себя. Сейчас ворвусь к ним и крикну: «Стать на колени!» А вдруг они заперлись? Ну конечно! Так ведь может любой заскочить и застать их в объятиях. Если стучать начнешь, притаятся и не откроют. Что же делать?»
Он зашагал по комнате, не зная, что предпринять. Следовало бы помешать им. Но как? Кинуться к двери, стучать кулаками и ногами и… кричать на весь коридор? Глупо! Себя идиотом и истериком выставишь на посмешище всему институту. Нет, это не ход.
Постепенно гнев остывал, на смену пришла рассудительность: «А его-то зачем убивать? Ведь не он сам ворвался, а она затащила его к себе и, наверное, чего-нибудь соврала вахтерше. Теперь уже ничего не изменишь. Нужно дождаться, когда он уйдет, сразу же вломиться к ней в комнату и в упор спросить: «Ты так верна нашим идеалам? Предательница, отвратительная сука!» И тут ее пристрелить. Пусть судят. Все меня признают правым».
Он засунул револьвер за брючный ремень, слегка приоткрыл дверь, придвинул к ней табурет и, усевшись, стал наблюдать за дверью Рубинской, находившейся в другом конце коридора.
«Только бы Громачев раньше обычного не пришел, — думалось ему. — Помешает».
Минуты тянулись, как во время зубной боли. Худякову захотелось есть. Он вытащил кулек с пирожками и с яростью принялся рвать их зубами, но вкуса не ощущал. Насытясь, он вытащил пачку недавно приобретенных для солидности папирос и закурил.
Дым показался едким, драл горло. Худяков с непривычки закашлялся так, что выступили слезы. А может, они покатились по щекам по другой причине. Там, в конце коридора, млеет в объятиях теперь ненавистная ему Елена!
Вытерев платком лицо, Худяков упрямо закурил вторую папиросу, затем третью… Он накурился до одурения.
Наконец в противоположном конце коридора дверь приоткрылась… высунулась голова Рубинской, чтобы разведать — нет ли кого в коридоре? Видя, что он пуст, Елена немедля пропустила гостя и больше не показывалась.
По коридору сперва чуть ли не бегом, а затем солидной походкой делового человека прошагал московский представитель Наркомтяжпрома, свернул на лестничную площадку.
Не мешкая, Худяков выхватил револьвер и бегом устремился к двери Рубинской. Он намеревался плечом вышибить ее, но она оказалась незапертой.
Увидев вскочившего в комнату, задохнувшегося от бега бледного юношу, Елена запахнула халатик, наброшенный на голое тело, и возмущенно уставилась на Худякова.
— Что такое? — потребовала она объяснения. — Почему ты врываешься без стука?
Толю не смутил ее тон, он видел раскрытую и помятую постель.
— Ты только что выпустила мужчину! — закричал он. — Ты подлая тварь и обманщица!
Елену ошеломила не ругань юноши, а его раздутая яростью шея, обескровленные губы и кричащие глаза, похожие на раны. В его дрожащей руке она увидела черный револьвер. И это повергло ее в ужас. «Он убьет меня и себя», — подумала она и умоляюще воскликнула:
— Тосик, милый, что с тобой? Не волнуйся. Это был деловой разговор.
— В постели! — не без едкости крикнул он. — На колени, подлая! Пришел твой последний час!
Елена невольно опустилась на колени и, зажмурясь, вытянула вперед руки с растопыренными пальцами. При этом халатик ее распахнулся, показались маленькие, ничем не защищенные нежные груди с розовыми сосками…