В них стрелять Худяков не посмел. Все четыре пули он выпустил в ненавистную ему раскрытую постель.
«Смит-вессон» стрелял с таким грохотом, что всполошил все общежитие.
Громачев, возвращавшийся с концерта утесовского джаза, услышал пальбу на лестничной площадке. Он бегом устремился на свой этаж… Заметив толпящихся у комнаты Рубинской студентов, направился туда.
В комнате остро пахло порохом. Почти обнаженная Елена билась на коврике в истерике, а бледный, трясущийся Худяков стоял у стены и повторял одно и то же:
— Я не в нее, я мимо… Она жива.
— Что случилось? — спросил Роман.
— Пьяные, что ли… — ответил какой-то первокурсник. — Вон на столе питье и закуска.
На столе стояла почти опустошенная бутылка коньяка, раскрытая коробка конфет и нарезанный лимон.
Ничего не понимая, Громачев отнял у Худякова разряженный револьвер и строго сказал:
— А ну, перестань трястись! Пошли в комнату!
Уводя Анатолия, он сказал толпившимся у двери студенткам:
— Успокойте Рубинскую и… выгоните ребят. Милицию вызывать не будем. Сами во всем разберемся.
Когда Худяков немного успокоился, Громачев записал все, что он рассказал, и составил протокол. Роман понимал, что и его могут замешать в участники происшествия. «Как же, живут вместе два хулиганствующих студента, сговорились опорочить москвича». Надо было запастись официальным документом. Громачев попросил свидетелей подписать протокол.
Потом Роман посоветовал Худякову, не мешкая, с утра пораньше отнести в милицию свой «смит-вессон» и взять расписку.
— Он тебе больше не понадобится, к нему не добыть патронов. В милиции скажешь, что нашел на свалке, иначе за незаконное хранение оружия привлекут к суду.
— Пусть. Я готов нести заслуженную кару, — отрешенно сказал Худяков.
— Только не надо становиться в позу, — заметил Роман. — Ты не герой. Понимаешь? Получилось мелкое хулиганство, а не трагедия. За такое могут устроить показательный суд и выгнать из института. Действуй, как я говорю.
На следующий день, после первой лекции, Громачев зашел в партбюро, чтобы информировать Чижа о случившемся. У секретаря парторганизации уже сидел представитель Наркомтяжпрома. Из приоткрытой двери доносился его негодующий голос:
— …Невообразимое, злостное хулиганство! Ворваться в ночное время в девичью комнату, устроить черт его знает что! Он же мог убить. Почему этот хулиган не арестован?..
Громачев постучал в приоткрытую дверь костяшками пальцев и, заглянув в комнату, спросил:
— Можно?
— Не мешайте, мы заняты! — отозвался москвич.
— Я по этому же делу, — не унимался Громачев. — Хочу объяснить, почему Худяков не арестован.
— Входи, входи, — пригласил Чиж, игнорируя требование Ястрина. — Что там у вас стряслось? Почему я это узнаю от приезжих?
— Я тоже удивляюсь: от кого товарищ Ястрин успел узнать? Неужели так рано к вам забежала Лена Рубинская?
— Не ваше это дело! — оборвал его москвич и обратился к Чижу: — Я думаю, что мы сможем обсудить эту историю без посторонних.
— Он не посторонний, а заместитель секретаря комитета комсомола, — заметил Чиж. — Так почему вы не отправили хулигана в милицию?
— Мы бы поставили в неловкое положение товарища Ястрина.
— Что?.. Что?! — взорвался москвич. — Какое такое неловкое положение?
Громачеву захотелось ошеломить его неожиданным сообщением.
— Есть свидетели, которые видели, как за две минуты до стрельбы вы покинули комнату Рубинской, — сказал он, глядя прямо в глаза представителю Наркомтяжпрома.
Москвич не предполагал, что в общежитии кто-то наблюдал за ним. Это, конечно, его ошарашило. Но замешательство длилось недолго.
— Что из этого? — безразличным тоном произнес Ястрин. — Да, я действительно заходил по делу… Выяснил, есть ли среди комсомольцев талантливые ребята, которые пошли бы в Центральное управление. Значит, за мной была слежка? — уже грозно спросил он. — Не вы ли, питая ко мне неприязнь, направили хулигана?
— К счастью, меня не было дома. На вахте видели, что я пришел с улицы и побежал наверх после выстрелов. И там был не хулиган, а влюбленный юнец — Толя Худяков. Это он видел, как вы, крадучись, уходили от нее, и тотчас же ворвался в комнату Елены. Она не успела ни одеться, ни привести в порядок постель… Да и на столе были остатки пьянки.
— Клевета! Как вы смеете возводить напраслину на ни в чем не повинную девушку?