Когда чуть стемнело, с грохотом и свистом вверх метнулись ракеты, закрутились цветные мельницы, хвостатые шутихи, с неба падали гирлянды звезд.
Лена Ожогина, чтобы не потеряться в толпе, крепко вцепилась в руку Романа и не отпускала ни на минуту.
Потом был банкет в «Астории». Роман раздобыл приглашение и прошел по нему вместе с Леной.
Они сидели рядом с военными летчиками, которые не долетели до лагеря челюскинцев, так как отдали бензин из своих баков командиру звена Каманину. Эти парни все же были награждены орденами Красной Звезды. Но они очень сожалели, что застряли в снегах на предпоследнем перелете.
Банкет закончился во втором часу. Белые ночи еще не сошли. На улицах было довольно светло. Лена, выпившая три рюмки вина, не в меру стала говорливой. Она то напевала в пути, то наизусть читала свои и чужие стихи.
«Неужели не устала за весь этот суетливый день?» — думал Громачев, но не останавливал ее, лишь изредка подхватывал под руку.
Так они пешком добрели на Невский, вышли к Дому книги. Здесь Лена перешла к чугунной решетке канала, прислонилась к гранитной тумбе и призналась:
— Ой, как я устала! Весь день на высоких каблуках. Дальше не могу, я должна разуться.
— Не дури, поранишь ноги, — предупредил Роман.
Лена жила где-то у Охтинского моста, надо было пройти почти через весь город. А редкие такси проносились по Невскому не останавливаясь. «Пешком ей не добраться, — понял Громачев. — Что делать?»
— А ты пригласи к себе, ведь твой дом рядом, — словно поняв его мысли, предложила Лена. — Мне надо позвонить родителям, а то они начнут трезвонить по милициям и моргам.
— Что ж ты из «Астории» не позвонила?
— Я знала, что ты позовешь к себе.
— Разве я делал какие-нибудь намеки?
— Желание я уловила интуицией. Понял? — вдруг шепотом сказала Лена. — Я умею отгадывать чужие мысли.
— Не выдумывай!
И тут Роман приметил, что ее насмешливые глаза смотрят на него выжидающе, не мигая, точно эта инфантильная девчонка хотела уловить на его лице впечатление, которое произвели ее слова.
Он нехотя взял ее под руку и повел к «недоскребу». Она шла прихрамывая и спотыкаясь. У него тоже горели подошвы и гудели от усталости ноги.
Они с трудом поднялись на пятый этаж и вошли в квартиру, окна которой были распахнуты настежь. Лена моментально сбросила туфли и стала ходить по полу босиком. Роман тоже разулся и надел тапочки.
Первым делом Ожогина позвонила к себе домой. Родители, видно, волновались, они принялись ее упрекать. Лена, успокаивая их, твердила свое: «Ничего со мной не случилось и не случится. Я вполне взрослая». Потом восторженно принялась рассказывать, как интересно прошел праздник, и тут же пожаловалась, что очень устала. Ноги не идут дальше. Она заночует у подруги, которая живет у Дома книги.
— Да нет, никому я не доставлю хлопот: сейчас приму душ и лягу спать.
Повесив телефонную трубку, Лена облегченно вздохнула:
— Кажется, поверили.
— Ну и врать ты горазда! — заметил Роман.
— Не понимаю, до каких лет они будут меня опекать? — возмутилась Ожогина. — Я самостоятельный человек, могу ответить за себя.
Лена прошла в ванную. Вскоре оттуда послышался шум душа и ее голос. Она пела. Звон струй и плеск воды заглушал ее несильный голос.
«Шальная девчонка! — подумалось Громачеву. — Куда я ее уложу? Пусть спит на раскладушке, — решил он, хотя не прочь был бы провести ночь вместе. — Не поддавайся искушению, она же твоя подчиненная. Потом пожалеешь».
Роман прошел в другую комнату, постелил на полу видавшее виды кожаное пальто, в голову бросил две пачки газет и принес с раскладушки легкое покрывало.
Освежившись под душем, Лена вышла в громачевском махровом халате. Он был ей велик, прикрывал пятки. Она вынесла из ванной платье и аккуратно уложила на стуле, затем подошла к зеркалу и стала причесывать распущенные волосы.
— Укладывайся на раскладушку, отдыхай, — сказал Громачев и поспешил в ванную, чтобы не искушать себя. Он приметил, что под халатом у Лены ничего не было.
Охладившись, Роман в одних трусах перебежал в комнату, там нашел полотенце и, вытираясь, подошел к раскрытому окну взглянуть на канал.
Была глубокая, накрытая голубоватым сумраком ночь. Ему показалось, что на другой стороне канала стояла в белом плаще Дремова и всматривалась в его окна. «Никак Сусанна? — холодея, подумал он. — Нет, она себе этого не позволит, — тут же отвел он нелепую мысль. — Померещилось».
Женщина в белом плаще тем временем повернулась, отошла от канала и словно растаяла в туманной мгле.