Когда неочищенной рыбы осталось немного, появился Нико.
— Мельник только что из дому выкатился, — сказал он. — Гурко пойдет сзади, узнает, куда этот кабан направился.
Нико помог Ромке дочистить рыбу, уложить в кузовок и прикрыть лопухами. Потом они вдвоем спустились к речке, вымыли руки и, раздевшись догола, выкупались.
В это время на запруде появился человек в потрепанной соломенной шляпе. Усевшись на мостик водослива, он стал разматывать леску на складной бамбуковой удочке.
— Агент, — шепнул Нико. — Теперь нам можно уходить. Надо только предупредить его.
Нико подошел к удильщику и спросил:
— Вы Николая Викторовича знаете?
— Угу, — буркнул тот, не поднимая головы.
— Мельника сейчас нет дома, — доложил Нико. — В кустах пасутся две лошади. — Пегая — чужая, у Ян Яныча такой не было.
— Ясно, — чуть слышно ответил удильщик. — А вы уходите, нечего тут крутиться.
Подхватив кузовок, мальчишки кустами вышли на дорогу и направились к дому Громачевых.
У калитки их встретил встревоженный Димка.
— К нам мельник приходил, — шепотом, как величайший секрет, сообщил он. — Анну Антоновну спрашивал. Я ему не сказал, что она на рынке.
— Он и без тебя знает, — нахмурясь, ответил Ромка. — Видно, фискалить пошел.
— Ты куда-нибудь смотайся, чтоб под горячую руку не попасть, — посоветовал Нико.
— Домой-то все равно вернешься, — обреченно сказал Ромка. — Анна не простит.
— Хочешь, я тебе всю рыбу оставлю? — предложил Нико. — Знаешь, как это на хозяек действует.
— Нет, не надо, — запротестовал Ромка. — Отдай только мою долю.
Выложив на крыльцо чуть ли не половину рыбы, Нико ушел. А Дима, видя потускневшие глаза брата, без лишних разговоров разогрел на примусе суп, вытащил на стол хлеб, миски, ложки.
Ромка хотя был голоден, но обедал без всякого аппетита и не без тоски соображал: не надеть ли ему на себя побольше одежек для смягчения ударов ремня? Соседские мальчишки советовали во время порки орать во все горло, тогда не так чувствительны удары. Но он помнил: крик Анну еще больше злит. Значит, лучше молчать и напрягать мышцы. Когда мускулы твердеют — боль остается на поверхности, не проникает внутрь.
Анна пришла с рынка раньше обычного. По розовым пятнам, выступившим на ее лице и шее, мальчишки поняли, что она явно не в духе. Бросив корзинку и сумку в сенях, мачеха молча скинула с себя рыночную одежду и, как бы готовясь к стирке, надела старенький легкий сарафан. Потом она прошла к забору, отломала длинную верхушку желтой акации и, очистив ее от мелких веток и листьев, вернулась в комнату с довольно толстым хлыстом.
Ромка с Димкой, наблюдавшие за ней, уселись за книги и сделали вид, что они весь день были паиньками.
— А ну-ка, Димка, проваливай отсюда! — сказала Анна. — Мне надо с Ромкой поговорить.
В нетерпении мачеха не стала ждать, когда Дима уберет книжки на место. Схватив мальчишку за плечо, она грубо вытолкнула его за дверь. Затем, щелкнув хлыстом по столу, приступила к допросу:
— Ты почему мне ничего не сказал про Веню-сапожника и побежал в милицию?.. Кто тебе позволил ездить с агентом и возводить на Ян Яныча напраслину?
— А зачем он Веню столкнул? — буркнул Ромка.
— Ян Яныч столкнул? — возмутилась Анна. — Ты это и агенту сказал?
— А что же я, врать буду?
— Он еще оправдывается! Ах ты гадина паршивая! Да без Ян Яныча мы бы с голоду сдохли. Тебе бы ему руки целовать, а не выдумывать черт знает что! На первый раз я только одну шкуру с тебя спущу.
И она принялась хлестать по худым мальчишеским плечам узластым и колючим хлыстом. Ромка, сжавшись в комок, изо всех сил напрягал мышцы. Все же жгучая боль словно кипятком обжигала его.
— Вот тебе… Вот тебе, подлец! — распаляя себя при каждом ударе, выкрикивала Анна. — За старое… и за новое… На! На!..
Не слыша воплей и мольбы о пощаде, мачеха била по голове, икрам, локтям…
Ромка, не в силах терпеть боль, расслабил мышцы и, дав волю слезам, закричал:
— Сама подлая, не смей драться… не смей!
Он попытался вырвать из рук Анны хлыст, но рослая мачеха с такой силой рванула его, что выдрала на Ромкиных ладонях клочки кожи. Не давая мальчишке опомниться, она пинком сбила его с ног и, придавив коленом к полу, принялась стегать по спине, голове, ушам.
— Я покажу тебе «подлую»! — задыхаясь, грозилась она. — Изувечу паршивца… ты у меня кровью изойдешь!
Угрозы были не пустыми. У Ромки уже гудело в голове, саднило лицо и ныли кости. Извиваясь, он с трудом вывернулся из-под мачехи и, вскочив на ноги, завопил: