— Это, наверное, наш! Нас узнал! — крикнул Федя и замахал рукою.
Мы не успели стронуться с места: Колчак опередил нас, с лаем кинулся к стогу и… Вторая быстрая тень мелькнула над головой, крылатый разбойник железными когтями вцепился в спину щенка и тут же взмыл вверх. А первый, со стога, последовал за ним.
Мы как вскочили, так и остались на месте, беспомощно махая руками. Дед Панкрат бросился в дом за ружьем, но стрелять уже было не в кого: визг щенка умолк в синей дали.
Думали ли мы тогда, что вторая встреча с беркутом окончится так грустно.
Невеселые вернулись мы домой. Хотя и лов хариуса был хорош, и уха на поляне отменная. Но пронзительный визг маленького веселого щенка отдавался в душе каждого из нас.
Гвардии Мишка
Антон Корнев на первый взгляд будто ничем не выделялся: серые спокойные глаза, волосы гладкие, светлые, как спелая пшеница. Выделялся он разве что ростом — самый высокий в нашей части, да еще сила была непомерная, сибирская, могутная. Уроженцем он был из Горного Алтая.
Антонова сила на войне часто выручала: не по дорогам, не по ровному месту шли, выбирать не приходилось. И лес, и болото. Увязала пушка в грязи, лошади бьются, люди — тоже.
— Антон, — скажут, — подмогни.
А он уже нагнулся, подставил плечо.
Минута, другая — и колеса сдвинулись, зачавкали в грязи.
— Подложи, — выдохнет Антон.
И тут же палки, пучки веток, целые деревца шли в дело.
Антон выпрямится, вздохнет, плечами поведет и опять за работу — дорогу равнять, лошадей подбодрить, товарищу помочь. Не терпел он одного: грубости, и хуже — издевательства над лошадьми.
Если какой ездовой, измученный не меньше лошади, на свою конягу замахнется, а Корнев вблизи окажется, повернется к обидчику и скажет только: «А ну…» Больше не требовалось: солдат руку с кнутом или ремнем быстро опустит. Антон тут же подойдет, молча поможет, что надо.
В орудийном расчете при пушке он был ездовым. И его пара коней, что тянули пушку, как ни тяжко им приходилось, всегда против других были лучше: и сытые, и шерсть на них лоснится. Когда только успевал он их вычистить и накормить, сам с виду как будто медлительный, не торопится.
— Лошади сочувствовать надо, — говорил он участливо. — Мы за землю свою воюем, за Родину. А коняга за что мучается?
Зато лошади и понимали его. Самые ленивые, а то и непокорные, слушались, все силы по первому его слову отдавали, хоть и недолго в его руках военную науку проходили.
Мы шли тогда на восток, нелегко оставляли фашистам свою землю. Уже не одну убитую или тяжело раненную лошадь пришлось сменить в упряжке. И опять новые лошади прытко тащили пушку Антона Корнева.
В бою он тоже за всех успевал — и раненого товарища на могучих плечах в медсанбат снесет, и сам за наводчика, если произойдет убыль в расчете. Не одну благодарность получил, когда-нибудь, может, и расскажет дома — когда и за что.
Но тогда об этом не думалось. Шестеро их было при пушке. Когда приходилось, останавливались, отбивались, как и полагается солдатам.
В тот день война дала краткую передышку. В часть пришло пополнение — привели лошадей, взамен убитых и раненых. Отправился и Антон: тоже за обещанным.
Лошади стояли в роще, у коновязи, немного их было. Один конь из них выделялся — рослый, гнедой, с белой звездочкой на лбу.
— Антон, которого берешь? — спросил солдат.
Конь, не шевелясь, смотрел на стоящего перед ним сержанта. Тот тоже стоял неподвижно, и было в этой неподвижности что-то такое, отчего все кругом замолчали и насторожились.
Вдруг конь тихо, ласково заржал, ступил вперед, сколько позволил повод.
— Мишка, — негромко произнес Антон и обнял коня за шею.
Тот снова тихо заржал и положил Антону голову на плечо.
— Мишка, Мишка, — повторял Антон и гладил коня, не мог глаз от него оторвать.
Конь все ржал ответно, теплыми губами тронул Корнева за ухо, словно поцеловал.
— Товарищ старший лейтенант, — дрогнувшим голосом произнес сержант, — товарищ старший лейтенант, это же Мишка из нашего колхоза. Я его сам вырастил, работал на нем. Он меня знает, сам от меня не отойдет, глядите!
Антон разнял руки, шагнул в сторону: конь тут же заржал тревожно и двинулся за ним.
— Ровно человек понимает, — обронил кто-то.
Сержант снова обнял коня за шею.
— Человек еще того не поймет, чего конь понимать может, — проговорил он. — Когда запрягать?
— Постой, надо же как положено, — вступил в разговор стоящий у коновязи боец. — Кому какой конь дан. Разрешено, значит.