Луков искоса, незаметно поглядывал на Валю и удивлялся, что ничего нового не находил в ней, все было так, как вчера и позавчера. После того, что он вечером слышал, все-таки это было удивительным. И чтобы хоть как-то увидеть новое в Вале, он в конце концов решился сам намекнуть на вчерашнее.
— Вчера я спать ложился, у тебя тут с ребятами вроде какой-то разговор был?
— A-а, да, — ничуть не смутившись, ответила Валя. — Про работу нашу разговор был, — и кивнула на хедер. — Вот же, упал хлеб на полотно, с полотна пошел в барабан, оттуда на очистки, с очисток по шнекам в бункер. И все — одним сплошным ручьем, одним потоком. — Валя передохнула, так как приходилось кричать, чтобы быть услышанной. — Ну вот, я им и говорила, чтобы и дальше таким же потоком хлеб шел: из бункера на весы, с весов на досушку, оттуда на элеватор.
Луков молчал. Впервые речь Вали была такой многословной. А Валя, надо думать, по-своему истолковав его молчание, добавила:
— Вы, Иван Тимофеич, не сомневайтесь. У нас ребята понимающие и к вам большое уважение имеют. Справятся.
Затем доверительно сообщила:
— А Глущенков-то вчера, говорят, пятнадцать гектаров выжал. Правда, намолот у него намного ниже нашего…
«И откуда только все ей известно!»
— Как думаете, Иван Тимофеич, нагоним его? А?
— Я думаю, что нагоним.
«И чего это далось ей: Иван Тимофеич да Иван Тимофеич. Чай, можно бы и попроще, Ваней бы хоть, что ли, или еще как на это похоже. Небось и старше-то ее на каких-нибудь три-четыре года».
Солнце поднималось все выше. Хлеб окончательно просох. Чутьем опытного комбайнера Луков определял это, не слезая с комбайна, по одному звуку барабана.
— А ну-ка, прибавим скорость!
Комбайн тронулся дальше по хлебному морю, чуть покачиваясь, как на волнах. Молодое жито текло в бункер беспрерывным потоком.
ШУРА
Алексей хмурился и молчал, глядя то на край светло-сизой тучи, выплывавшей из-за леска, то на дорогу, по которой быстро уходила Шура.
Вася Смолкин, сидевший на колесе полевого вагончика, сделал неспешную затяжку, так же неспешно, с придыхом выпустил дым и сказал осуждающе:
— А зря ты, Алеша, вот так-то на нее. Шура не такая уж и плохая девка.
Алексей еще раз внимательно, словно проверяя правильность сказанного, посмотрел вслед Шуре и ничего не ответил.
— Правда, не больно красива, — продолжал Вася, — но деловая, принципиальная…
— Даже лишку, — сердито бросил Алексей. — Лезет не в свое дело.
…В июне у трактористов что-то вроде передышки. Горячая пора сева кончилась, а столь же горячая уборочная страда еще не наступила. В июне главная забота — готовить под озимый сев паровое поле (недаром это время трактористы зовут междупарьем).
И вот, чтобы работа на парах не подступила впритык к уборке, чтобы был какой-то запас, Алексей решил не оттягивать с культивацией и вывел Машины на поле. Но едва они сделали по первому гону, как на стан скорым своим шагом пришла Шура. По одному виду ее Алексей понял, что пришла она неспроста. Шура сказала, что с культивацией не мешало бы денек-другой повременить.
— Из каких же это соображений? — спросил Алексей.
— Из агрономических, конечно, — ответила Шура. — И сорняков на пару проросло еще мало, и погода стоит сухая, культивацией только почву распылим.
«Опять она со своей агрономией! — Алексей нахмурился. — А что до уборки остается какая-нибудь неделя и одна работа на другую может наехать — это ее мало беспокоит».
И в самом деле, на этот его довод Шура спокойно ответила:
— Но ведь предыдущую культивацию вы за шесть дней провели.
— Мало ли что за шесть дней, — резко сказал Алексей. — Может, эту мы и за пять проведем. Да только — как я понимаю — твое ли дело учитывать работу трактористов? На это у них есть бригадир.
И тут произошло нечто необычное и не совсем понятное. Шура не стала спорить, а неожиданно для Алексея вдруг тихо и почти сквозь слезы проговорила:
— Ах, какой ты тяжелый человек, Алеша! — рывком повернулась и ушла.
Алексей растерялся. «Что с ней? С чего бы это она вдруг со мной так заговорила?..»
Между тем Шура уже с дороги обернулась и крикнула:
— Нынче вечером комсомольское. Не забыл?
— Не забыл!
— Алексей понял, что хотела сказать этим Шура, и прежнее раздражение снова овладело им. В сердцах он запустил под вагончик старый поршень, который крутил в руках во время разговора, и начал приглядываться к туче, медленно выползавшей из-за леска.