Хейс садится рядом.
— Интересно, каково это самой красивой оказаться?
— А то ты не знаешь.
— В месте, где все меня знают — одно. А вот так, как у тебя получилось — не приходилось. Понравилось?
Хейс, смеясь, мотает головой.
— Не знаю, если честно. Не определилась ещё! Не то, чтобы это то, к чему я всё время стремилась. Но… Приятно. Безумно приятно. Понимаю, почему в такие моменты некоторые плачут.
— Многие будут детям говорить, в тот день видели самую красивую женщину на свете.
— Подожди годик-другой и всё это скажут про тебя, — Хейс не утешает. Просто констатирует очевидный факт.
— Нет. Я навсегда останусь живущей не среди них. Словно старинная картина или древняя статуя. Прекрасно, на на самом деле не бывает.
— Ты же вполне живая.
— По другому. Не так, как ты.
— На улице узнавать будут одинаково.
— Недолго осталось. Скоро все окажемся в своих мирах.
— Наши вполне соприкасаются.
— Соприкасаемся именно мы. Не миры. Они только расходятся всё сильнее.
— С философами в стране проблема, зато с любителями философствовать — никаких!
— Это… Вроде бы, слова Марины.
— Не помню. Может быть. Она тоже многим понравилась.
— Знаешь, я просто абсолютно счастлива. Так не продолжается долго, но есть Друзья, Дело, Слава. Всё есть. Всё у меня. Всё предо мной. Знаю, зачем жить. Знаю, к чему стремиться. Так редко бывает. Но сегодняшний, точнее, уже вчерашний день окончательно всё по своим местам расставил.
Кто-то скоро нанесёт на фюзеляж самолёта мой силуэт. Не журнальной девочки. А меня, девочки вполне живой. Нестись сквозь огонь зениток, зная что он оставил за спиной. Это дорогого стоит.
— Ты ведь не ждёшь никого.
— Это так. Мне просто не нужен никто. Возможно, пока. Но я счастлива именно из-за того, что вдохновляю людей на бой. Помогаю раскрыть лучшее в себе. Пусть, — задорно усмехается, — они и не заметили лучшего во мне.
Софи слегка стукает Хейс кулачком по спине.
— С их точки зрения, всё самое-самое ты им полностью показала.
Теперь уже от Хейс шутя Софи получает по спине.
Софи вытаскивает диадему из волос. Пристально рассматривает, любуясь тонкой работой, блеском серебра и камней. Не символ, настоящее ювелирное изделие. Правда, у принцессы есть немало и подороже. А уж если у Эр в золотом запасе копнуть…
— Когда они диадемы победительниц изготовить успели? С утра же ещё ничего не планировали.
— Они переходящие. Прошлые обладательницы делали себе копии… В меру достатка.
— А я эту украду! — мелькают в светло-карем взгляде заговорщический огоньки, — Плевать, с какими камнями и из чего сделана. Копию потом пришлю. Платиновую со всеми настоящими. Первая награда, лично мной полученная без оглядки на статус.
— А я наоборот, как полагается, эту верну, но копию с неё сделаю. В точности из того же, из чего моя. Думаю, твой брат разрешит деньгами воспользоваться?
— В этом можешь не сомневаться. Он сам бывало, выборы Императриц судил. В столице об этом не распространяются, но я-то знаю.
— Он сейчас далеко.
— Далеко. Но я буду не я, если не доживу до выборов, где мы вместе будем!
— Это если и произойдёт, то ещё очень, и очень не скоро.
Софи хотела сначала какую-нибудь колкость сказать, но решает промолчать. Хейс, как всегда, права. Даже выборы сегодняшние, точнее вчерашние уже, не войдут в установленный перечень. Ибо решено, с началом войны подобных мероприятий не проводить.
Но просто праздник, без церемоний, не запретит никакая война.
— Откуда эти диадемы появились? Чей-то подарок?
— В каком-то смысле, — усмехается Софи, — тут все похабные истории, что на материке рассказывают про мичмана Глетта, про одного столичного богача. Типичный деятель конца прошлого правления, кому не повезло жить в этом. Серьёзный недостаток был только один — не пропускал ни одной юбки. Причём, был трусоват, при первом же отказе терял к объекту вожделения всяческий интерес, и впоследствии никому не вредил и не преследовал. Но отказов почти не слышал, денег на любовниц не жалел. Особенно, на наряды. Тряпки любят почти все, а Пантера тогда ещё не родилась.
Любил с несколькими за раз кувыркаться.
Шутят, на Архипелаге чуть ли не треть населения — его потомки. Малолетками не интересовался, любимый возраст был — двадцать — двадцать пять. Любил на выборы Императриц ходить. Первую на Архипелаге выбирать как раз он придумал. Он эти диадемы и заказал.
Сначала их звали «Диадема императрицы шлюх», хотя как раз первая ставшая Императрицей Архипелага этого деятеля весьма далеко послала. Правда, принцессы оказались более сговорчивы.