Вздыхает, и снова принимается на воду смотреть.
Подождав пару минут, Софи кладёт руку на плечо. Сестра дёргается, но не отстраняется. Кто другая бы сейчас разревелась. Но Марина никогда не плачет. Софи даже не уверена умеет ли она это.
Самый глупый вопрос сейчас «Что случилось?» задавать не стоит. Софи и не задаёт. Почти чувствует, как вслед за водой с Марины медленно стекает напряжение и то состояние, оставившее на века в памяти «Улицу Резни». Еггты бывало на отвесную стенку с разбега взбирались. Потому что надо было крушить тех, кто за стеной. Про других говорили, и Марина к ним куда ближе, они эту стенку лбом просто прошибали.
Младшая всегда рвалась вперёд. Всегда действовала. Всегда старалась казаться старше. Доходило до смешного, прекрасно знающие Дни Рождения членов Императорского Дома, спрашивали Софи, не двойняшки ли они с Мариной.
Дело было именно во взрослости Марины. Слишком уж её поступки и рассуждения, да и общая злобность не соответствовали возрасту. Ладно хоть ума хватало, правда не у всех, не предполагать, что у них матери разные.
— Сказать хочешь что-нибудь?
Марина тяжко вздыхает.
— Совсем я запуталась. Во всём.
— Помочь распутать?
— Ты только вредить хорошо умеешь. Этого мне сейчас не надо.
— А что тебе нужно?
— Не знаю. Потому и злюсь.
— С тобой иногда забываю, что это я старшая.
— Угу. Только ведёшь себя со мной будто в матери мне годишься.
Софи усмехается.
— Так виртуозно меня старухой ещё никто не называл.
— Спасибо! И в мыслях такого не было.
— А что там было? Ты в одежде обычно не плаваешь.
— Тут одежда от купальника мало отличается.
— Ты его сама отпустила, насколько я знаю.
— Я никого не прицепляла, чтобы отпускать.
— Он всё равно только твоим останется.
— Ты с ним, что сговорилась?
— О тебе я с ним в жизни не разговаривала. Я тоже неплохо людей знаю. И в чём-то гораздо лучше тебя.
— То же мне воплощение жизненного опыта! Двух лет между нами нет разницы!
— Иногда нескольких дней хватает, чтобы в определённых вещах разобраться.
— Ну и мне что скажешь?
— Я пока вижу, что тебе плохо. И не совсем уверена в причинах. Тебя ведь не бросали…
— Попробовал бы кто!
— Ненавидишь, когда кто-то рядом просто счастлив? Не скажу, будто это какое-то хорошее чувство. Тем более глупо злиться, раз ты сама чего-то не захотела.
— Я не думала, что они так поменяются.
— Ещё не такое бывает.
— Тебе лучше знать.
— Это верно. Надумала что-нибудь?
— О чём? Ничего ведь не произошло.
— Марин, я тебя сильно не первый день знаю. Жизнь незнакомой стороной к тебе повернулась. И ты будешь не ты, если ничего не предпримешь.
— Я сама как-нибудь разберусь, какой мне быть, и что предпринимать.
— Плоховато это что-то у тебя получается. Ничего себе там не застудила.
— Сказать, куда тебе идти?
— Мне твои основные маршруты прекрасно известны. Предпочитаю гулять по каким-то другим.
— И почему-то в этот раз, в одиночестве, — хоть что-то привычное, ядовитый прищур Марины.
— Младшая, я, как и ты приехала сюда отдыхать. В том числе и от опрелённых людей.
— То-то я удивилась, кого ты позвала.
— Если уж на то пошло, несмотря на мою популярность, единственного мальчика сюда пригласила как раз ты. И теперь, похоже, жалеешь.
— Ни о чём я не жалею. Мальчик плюс девочка. Если просто дружат, значит кто-то что-то делает не так.
— И этот кто-то как раз ты.
— Подарить им что ли парочку предметов из солдатского рациона? Ну, эти для хранения патронов как раз в данном климате, очень подходящие.
— Надеюсь, они достаточно благоразумны.
— Ха! Самый ранний из известных медицине случаев успешной беременности был в семь лет. Правда, кто отец так и не выяснили.
— В заморских территориях наверняка, дело было. Южанки вообще быстрее нас развиваются.
— Как ты только догадалась? Дело на самом деле было в заморских, только не наших. А раз по фото она точно местная, то никто и не искал особо папашу. Эта подраса для них полу-люди.
— Наша наука не признаёт такого термина.
— Ты не волнуйся, они в полу людей скоро всех нас запишут.
— Или мы их. Если каким-то чудом фронты обрушим, придётся для мирренов какой-нибудь термин вроде неполноправных граждан придумывать.
— Миррены уже изобрели для особо отличившихся и даже принявших один из их легальных культов жителей колоний термин мирренизированные, прочие местные их ненавидят похлеще, чем настоящих мирренов. А сами миррены их тоже, в общем-то, чуть повыше собак ценят.