Потому что совершенно точно тут нет никакой женщины, и еще точнее Мирослав стонал не из-за занятий сексом.
Он стоит около дивана, голова его запрокинута назад, а зубы сильно сцеплены. Ему больно? До меня доходит сразу же! И я подлетаю к нему, как дурочка, не в силах оставаться безучастной.
— Мирослав Сергеевич, вам плохо? — касаюсь пальцами его плеча. Он тут же открывает глаза, они красные, он спал?
— Плечо болит, — говорит он сквозь зубы, — я ломал давненько, иногда ноет, когда сплю неудобно. Найди мазь, пожалуйста, на верхней полке.
Он кивает на шкаф и я тут же срываюсь с места, чтобы найти то, что он просит. Вот я дура! Ему больно, а я придумала себе уже всякого…
Нахожу нужный тюбик, возвращаюсь к Мирославу.
— Какое плечо?
— Да я сам…
— Да сядьте вы! — рычу на него. Сам он, как же. Подталкиваю его в спину, заставляя сесть на диван, сама опускаюсь на колени на диван рядом с левой стороны, и начинаю мазать ему плечо, слегка массируя в попытках облегчить боль. — Так?
— Мхм… — стонет он, и я стараюсь не причинить ему еще больше боли, а хоть немного, но правда ему помочь. Мне очень хочется сделать для него хоть что-то! В благодарность, и… Ну, и просто для него, чтобы он знал, что мне хочется отдавать ему его тепло взамен. — Спасибо, Принцесса, ты меня спасла.
Он улыбается, по лицу вижу, что ему и правда становится легче. И от этого мне самой как-то тепло-тепло и уютно становится…
— А ты чего не спала? — спрашивает.
— А, да я читала… А потом услышала вас и спустилась узнать, всё ли в порядке.
Догадку о другой женщине я, конечно, вслух не произношу. Ну… От греха подальше.
А потом так резко смущаюсь! Потому что осматриваю нас с ним, невольно, просто цепляюсь взглядом.
Мирослав Сергеевич сидит в одних серых спортивных домашних штанах, без футболки, хвастаясь мускулистым торсом и красивыми руками. Он совершенно точно проводит в зале много времени, в отличие от меня…
А я сижу в одной огромной домашней футболке, трусиках и высоких носках.
И краснею, как дурочка, от понимания нашего с ним положения.
И, клянусь, он читает мои мысли, а может, по глазам всё видит, но тоже сразу обводит нас глазами и зависает на моих бедрах, которые не скрыты и миллиметром ткани.
Ой…
Глава 22. Мирослав
Твою. Мать.
Меня с головой накрывает какими-то сумасшедшими эмоциями от того, что Сонечка так близко и от нашего с ней положения в целом.
Это всё слишком остро и ярко. Я и так на нее нормально реагировать давно не могу, но сейчас… Чересчур! Я не сдержусь. Не смогу. И она пошлет меня куда подальше после этого, потому что посмел наброситься на нее, как голодное животное, когда у нее такой тяжелый период в жизни.
Но Принцесса слишком красивая, нежная, маленькая… Ее хочется защитить от всего мира, а еще просто до безумия хочется поцеловать.
Клянусь, у меня внутри свербит все от желания впиться в ее пухлые губы, я с трудом себя контролирую.
И не могу остановить руки, которые тянутся к ней. Я обхватываю ее щеку, поглаживая нежную кожу пальцем, а Соня… А Сонечка меня не тормозит, только пристально в глаза смотрит и дышит так тяжело-тяжело, что эта нехватка воздуха и мне передается.
— Сонь… — слышу себя словно со стороны, шепчу странно, вообще не зная, что хочу услышать от самой Сони. Приближаюсь, тянет магнитом, я реально не могу себя остановить! Тянусь к ней, ближе и ближе, и она снова меня не тормозит, и…
Стоп-краны срываются.
Я целую ее. Аккуратно, медленно, нежно. Поцелуй практически детский, я еле касаюсь нежных губ, наверное, все-таки ожидая сопротивления.
Ласка и правда очень нежная, я, честности ради, к такой не привык, но… Но с ней рядом мне хочется быть таким. Нежным и ласковым, потому что она этой нежности заслуживает как никто другой. Не хочется напирать и давить, хочется показать ей, насколько она прекрасна и как она достойна самого лучшего.
Принцесса сидит молча, приоткрывает губы, позволяя ее целовать, и… И закрывает глаза. Боже. Это почти капитуляция, черт возьми!
Прикусываю нижнюю губу и втягиваю ее в рот, не переставая гладить пальцами нежную кожу лица. Чувствую губами дрожащий и надрывный вздох, а потом…
А потом она отвечает на поцелуй.
Медленно и чуть рвано, неуверенно и совсем медленно, но отвечает. Двигает губами, позволяя мне не останавливаться, и ровно в тот момент падает моя выдержка, которая и без того висела на волоске.
Я впиваюсь в ее губы сильнее. Ярко, сладко, по-настоящему. Прижимаюсь ближе, нагло воруя каждый миллиметр ее губ, срываю с них тихие стоны и тону от этой долгожданной близости.
И правда долгожданной. Я понимаю это по ощущению свалившегося груза с плеч. Мне чертовски давно хотелось сделать это, но я отгонял от себя эти мысли, как назойливую муху и не позволял даже думать в ту сторону.
Я хотел этого, чёрт! И сейчас, когда получил, мне катастрофически мало всего происходящего.
Поэтому поцелуй становится глубже. Мы сталкиваемся языками, горим в пламени друг друга и не можем оторваться ни на секунду…
Я не понимаю, когда, но затягиваю Сонечку к себе на колени, прижимая близко-близко.
Нам жарко, всё происходящее — чертовски горячо.
Глажу руками голые бедра Принцессы, целую быстро, рвано, глубоко, нагло пробираюсь под футболку, касаясь талии и линии груди.
И она не останавливает! Только сильнее прижимается, вздрагивает и выгибается от касаний, стонет… Чёрт возьми, как она сладко стонет!
Меня не хватает. Хочется больше, еще и еще, хочется всего и сразу…
Поэтому я срываюсь, задирая голову Сонечки и впиваясь поцелуями уже в шею. Жадно и страстно, не контролируя силу этих поцелуев.
Она дышит громче, всхлипывает, танцует на мне бедрами, задевая давно вставший член. Чёрт…
— Принцесса, — шиплю, кусая ее за ключицы. Широкая горловина домашней футболки позволяет достать везде, но противная ткань всё равно дико мешает.
Поддаюсь порыву и стягиваю лишнюю вещь, выбрасывая за диван, оставляя Сонечку только в одних тоненьких трусиках.
Она стонет. А я впиваюсь губами в грудь, прикусывая манящую кожу и обводя языком соски.
Это чертовски восхитительно, вся она — восхитительна.
Наш прошлый секс был практически во всем одеянии, это было быстро, резко и неожиданно. Я не нацеловался, не насладился, не насмотрелся…
Но сейчас… Я готов сутками целовать каждый ее сантиметр, честное слово, только за то, насколько она чувствительная и отзывчивая.
— Соня, — шепчу снова, сжимаю руками ягодицы и бедра, впиваюсь пальцами в кожу, умираю от наслаждения.
— Ми-Мирослав… — стонет в от удовольствия, запрокидывая голову и зарываясь пальчиками в волосы на затылке. Тянет до сладкой боли, возбуждена до предела точно так, как и я. Теряется в чувствах и ощущениях, но все равно отвечает и отдается мне полностью.
Крутит бедрами, заставляя задыхаться от возбуждения. Не могу больше. Она сводит с ума, это слишком, мать твою!
— Сонечка, — рычу на нее, целуя везде, куда попадают губы. — Скажи “да”. Скажи “да”, чтобы я продолжил, если ты готова, я…
— Да, да, Господи, конечно да! — стонет громко, впиваясь в губы.
Мы целуемся страстно, это уже не те детские ласки, что были в самом начале. Это остро, это вкусно, это чертовски возбуждающе.
Спускаю резинку штанов вместе с боксерами до колен, не отрываясь от Сонечки, ее трусики сдвигаю в сторону, просто потому что невозможно оторваться, чтобы нормально снять их. Мы как обезумевшие, как оголодавшие, как дорвавшиеся до запретного плода первобытные люди.
— Чёрт возьми… — рык пробивается сквозь зубы, когда касаюсь пальцами плоти Сони. Они такая влажная… Чёрт, такая влажная для меня. — Сонечка…
— Мирослав, прошу, я…
Когда она просит — я готов умереть. Клянусь. В ту же секунду на том же месте.