— Да! — отвечаю, вкладывая свою ладонь в его. С ним — хоть на край света. Куда угодно, главное — за руку.
Впереди заключительный эпилог от лица Мирослава!
Эпилог. Мирослав
Она нервничает. Я чувствую. Волнуется и без остановки теребит ткань на своем красивом платье, грозясь наделать некрасивых затяжек.
Всё из-за сюрприза, о котором я ей намекнул. Как только сели в машину — она разнервничалась, а вот всю дорогу находится в какой-то странной панике, хотя пытается делать вид, что всё хорошо.
А я не понимаю, почему она так волнуется. Ну, сюрприз… Что такого? Я часто стараюсь ее радовать, чтобы эмоции положительные во время беременности и все такое. Ну, и еще чтобы я положительным для нее был, тоже хочется.
Мы сближаемся, медленно, потихоньку, но сближаемся. Я не давлю, не тороплю и сам не спешу. Обещал же, что буду добиваться, и вот, стараюсь изо всех сил.
А Принцесса… А Принцесса становится мягче, теплее, позволяет больше, нежничает. Не боится больше со мной разговаривать, открываться. С этим у нее по понятным причинам было много проблем, но сейчас все стало сильно проще, хотя еще работать есть над чем. Нам двоим, конечно, я тоже многому учусь в этих отношениях.
Хотя… отношений еще толком нет. Несмотря на то, что мы регулярно занимаемся сексом. Это, как бы ни было странно, но ничего не меняет. Мы еще даже не спим в одной постели, но надеюсь, скоро все это исправим.
Мы едем туда, где Сонечка жила всю свою жизнь. Я всё порешал с ее родственниками, не стал впутывать саму Принцессу, сделал самостоятельно, через свои связи. И… и сделал ремонт. Просто, чтобы это грело душу ей. Пусть что хочет теперь делает с этой квартирой, мне неважно. Я сделал все это только для того, чтобы она была счастлива. Всё.
Мы заезжаем в тот жуткий двор, где Сонечка не была уже очень-очень давно, и ее глаза наливаются ужасом. Не ожидала, понимаю. И я молчал, чтобы сделать сюрприз.
— Мирослав?
— Идем, — подаю ей руку, и, не отпуская пальчиков, веду в квартиру, из которой однажды увозил ее с колотящимся сердцем. — Не волнуйся!
— Я не могу не волноваться, потому что я не понимаю, что происходит, — отвечает она честно и доверчиво, крепче сжимает мою руку.
Мы подходим к двери, Сонечка задерживает дыхание и вскидывает брови, когда я достаю ключи.
Был тут вчера, проверял уборку после ремонта, принимал работу. Классно все сделали, думаю, Принцесса должна оценить.
Открываю. Приглашаю Сонечку внутрь, а она стоит и не двигается, то ли не верит мне, то ли просто входить не хочет.
— Проходи, — говорю ей, целую ледяные пальчики и подталкиваю в спину, всё-таки заводя ее в квартиру. — Как тебе?
— Я не понимаю… — шепчет негромко, осматривается по сторонам.
Тут правда неплохо всё вышло. Я попытался выучить вкус Сонечки, сделал все в таком стиле. Светлые тона, яркие акценты, много света и живых растений. Квартиру, конечно, не узнать, после того, что тут натворили родственники моей Принцессы.
Сонечка и правда ничего не понимает, она медленно ходит по комнатам, все осматривает, трогает, но молчит.
А потом останавливается посреди спальни, в которой была ее комната, обнимает себя за плечи, поворачивается ко мне лицом и говорит:
— Объясни мне.
— Что объяснять, Сонечка? Я восстановил справедливость, вернул эту квартиру тебе, смог договориться с твоей теткой. Они съехали давно, я сделал тут ремонт, потому что ну те условия, что были из-за них… Точно непригодны для жизни. Это по праву твоя квартира, которая досталась тебе от родителей, и я просто не хотел, чтобы какие-то люди делали из нее притон.
— Зачем? — спрашивает, а в глазах стоят слезы. И голос дрожит. Я снова не понимаю, что не так, честное слово. Я думал, она отреагирует более радостно.
— Думал, что ты будешь рада.
— Я… мне приятно, что ты так заморочился, правда, и… И я, наверное, даже рада…
— Наверное?
— Я просто не понимаю. Если это такая просьба, чтобы я съехала, ты мог просто сказать, а не тратить кучу денег на этот ремонт.
Ах вот в чем дело…
Я-то думал, почему она не улыбается. А она решила, что я выгоняю ее обратно? Вот глупенькая, боже, когда же она поймет…
И она начинает плакать, так искренне и по-настоящему, что мне становится стыдно, что я все это устроил без ее ведома. Но неужели она и правда могла подумать, что я ее выгоняю?
— Сонь, — говорю ей негромко, подхожу ближе. Она стоит, плачет, обижается, и правда думает, что я прошу ее съехать сюда. Умная девчонка, но такая дурочка порой! — Сонечка, послушай меня, пожалуйста.
Тяну ее за руку, усаживаю на кровать. Пытаюсь успокоить, смотрю в глаза и напоминаю в сотый раз:
— Я тебя люблю, Сонь. Говорил уже, скажу еще раз: мои чувства не уходят, они только усиливаются с каждым днем. Я эту квартиру тебе вернул, просто потому, что ты достойна справедливости. Исключительно поэтому. Хочешь — сдавай ее, а хочешь — продай. Она твоя, делай, что хочешь. Но я никогда в жизни не захочу и уж тем более не попрошу тебя съехать от меня. Потому что ты — моя семья, несмотря на то, что ты все еще не носишь мою фамилию. Но я в скором времени планирую это исправить. Слышишь меня? Принцесса, прекрати думать о плохом, пожалуйста. У нас теперь все хорошо. Всегда.
— Сделал это просто ради меня? — всхлипывает она. Киваю. И она начинает плакать еще сильнее. Закрывает лицо руками и рыдает так сильно, как будто в ее жизни какое-то очень страшное горе случилось.
Обнимаю крепко, самого трясет от этих ее эмоций. Не хочу я, чтобы она так плакала! Нельзя же нервничать, мелкий там внутри в шоке, наверное…
Глажу по волосам, спине, убираю руки от лица, целую хаотично, пытаясь успокоить и подарить хоть каплю тепла, а потом кладу руки на уже немного заметный животик, поглаживая пальцами по нему. И это помогает. Сонечка кладет свою руку сверху, и мы сидим вот так, гладим животик и сходим с ума.
— Принцесса, что тебя так расстроило? Я зря это всё, да? Хотел как лучше…
— Нет-нет! — она тянется ко мне, обнимает, утыкается носом в шею, всхлипывает. — Не зря, не зря, и… Ты вообще самый лучший, Мирослав. Самый-самый, правда. Я… Я так сильно тебя люблю, божечки, да я даже не знала, что умею так! Прости меня за то, что я такая вся, холодная, странная, и…
— Ну ты дурочка совсем, да? — останавливаю ее тираду. Внутри все горит! Сердце пылает, душа трепещит! Любит… Любит, говорит. Я не ждал от нее этих слов, но в душе всегда надеялся, что услышу. А она так эмоционально, так искренне.
Моя. Моя Принцесса, самая нежная девочка.
Обнимаю ее крепко, целую в губы, соленые, вкусные, мягкие. Мы не целовались толком никогда, а сейчас током прошибает от того, как люблю ее.
И она любит. С ума сойти…
— Маленькая моя девочка, — шепчу на ушко, оставляю поцелуи по всему лицу, улыбаюсь, как придурок. Придурок, которого любят. Что еще надо-то, а? Всё есть! в тридцать наконец-то у меня есть все, о чем мог только мечтать! — Никогда не думай больше так плохо, хорошо?
— Не буду больше, обещаю.
— И о себе никогда так плохо не говори. Ты самая прекрасная. И тараканы твои тоже самые дружелюбные, — улыбаюсь, и Сонечка смеется, наконец-то! Ее эмоционально, конечно, из стороны в сторону кидает, только успевай подхватывать и успокаивать. Но… привыкну, да? Еще целых полгода пузожителя носить, думаю, веселья будет еще много.
— Я тебя очень люблю, — говорит еще раз, так искренне и нежно, что я не могу удержаться и целую ее еще раз.
— И я тебя очень люблю. Сильно-сильно. Станешь Ольховской?
— Угу, — кивает, прислоняется лбом к моему. — Только не хочу свадьбу. Лучше… погулять?
— Или полететь куда-нибудь? Пока тебе можно. Куда хочешь?
— С тобой — хоть на край света. А ты куда?
— И я так же…
Конец.