– Это мой жених.
– Какой жених? Разве у вас есть жених?
– Оказывается.
– Я никогда не слышал о нем.
– Вот вы не знали и того, что я играю на скрипке, а, между тем, это так. Да и потом, почему вы не верите, что у меня может быть жених?
– Потому, что вы не радуетесь его приходу. – Хозяйка рассмеялась и, не спеша, поднялась со стула.
– Подождите немного, и вы увидите, как я ему рада.
– Он приезжий?
– Да.
– Из Гренландии?
– Нет, почему из Гренландии? – барышня задумалась, потом, словно вспомнив что-то, рассмеялась опять и сказала: – Нет, нет, совсем не оттуда! Курт – это ты?
– Я, – отвечал мужской голос из комнаты, где слышались быстрые шаги. Елизавета Васильевна бросилась навстречу плотному молодому человеку, краснощекому, с приятным и незамысловатым выражением лица. Тот крепко поцеловал ее в щеку, но, казалось, был несколько удивлен ее экзальтированностью. А Лиза обвила его шею обеими руками, склонилась на его широкую грудь и шептала, смеясь и плача в одно и то же время: – Курт, дорогой Курт, наконец-то ты вернулся!
Илья Васильевич откланялся, чтобы не мешать родственному свиданию и, идя домой, убедился точно не только в том, что Елизавета Васильевна Монт – замечательная красавица, но и в том, что он, Шубкин, влюбился в эту девушку. Так как это открытие не принадлежало к числу географических, то Илья Васильевич не сообщил его Васе Петрученке, тем более, что отлично помнил, с каким оскорбительным равнодушием тот принял даже первое письмо норвежской незнакомки.
Положение влюбленного было для Ильи Васильевича дико и непривычно: будто живешь в чужой квартире, или портной обузил платье. Впечатление почти физической неловкости не уменьшалось от сознания, что и он влюбился, как герои стольких прекрасных романов. К тому же он совершенно не знал, как отнесется к его чувствам сама Лиза Монт. Он не знал также, прилично ли исследователю стран быть связанным любовью. Конечно, многие именно от несчастной любви и пускаются в дальние странствия, но редко берут с собою жен или невест.
Свои путешествия он совершал, хотя и с меньшей методичностью, чем прежде, но в Норвегию избегал ездить. Вообще же он ясно заметил, что интерес к географии у него значительно уменьшился, и все больше его внимание сосредотачивалось на небольшом северном королевстве, даже не на всем королевстве, а на светлом доме и квартире, похожей на постановки ибсеновских драм. В сущности, и дом, и Ибсен были не при чем, а привлекала его мысли и чувства белокурая норвежская девушка, у которой есть жених Курт. Не было ничего странного, конечно, что у Лизы Монт есть жених, которого зовут Курт и который лицом, фигурой и, вероятно, характером как раз напоминает норвежских молодых людей. Недоумение и недовольство Ильи Васильевича проистекали исключительно из его чувства, внезапно пробудившегося и вдруг так неожиданно и одиноко расцветшего. Когда он думал о своей любви… нет, наоборот, когда он о ней совсем не думал, ему стало ясно, что одно за другим словно ненужные завесы, всё отпадает: и Норвегия, и путешествия, и светлый дом, и Ибсен, даже сам неприятный жених Курт – и остается только милая девушка с большими руками, спортивной походкой и веселым, неулыбающимся лицом, которую зовут, правда, Лиза Монт, но которая живет преспокойно на Васильевском Острове, куда так просто ходят трамваи № 4 и № 18. Илья Васильевич не замечал, что такой вывод уничтожил все его системы, его изобретения, смысл его жизни и даже как будто порывал связь между ним и Елизаветой Васильевной. Он этого не замечал или не хотел этому верить и решил отправиться на далекую линию уже не как исследователь, а просто как добрый знакомый, как влюбленный человек, порядочность которого не могла быть заподозрена.
Решив (с горечью или без горечи, он еще не соображал) всё перевести на буржуазное знакомство и довольно обыкновенную декларацию чувств, он отправился к Монт именно на трамвае. Он не знал ясно, что он скажет Лизе, с чего начнет, но был твердо уверен, что в этот темный, теплый день, с грязью и лужами, должна решиться его судьба. Он почему-то думал, что застанет Елизавету Васильевну играющей на скрипке, и ему этого не хотелось – он боялся этого. Вероятно, в его представлении звуки скрипки соединялись с плотной фигурой Курта и разными другими неприятными понятиями.
Лиза не играла на скрипке, она вышла в переднюю и, протянув обе руки к Шубкину, весело, не улыбаясь, сказала:
– Наконец-то! – Куда вы пропали, милый Илья Васильевич? Я бы написала вам, если бы знала ваш адрес. Входите, входите!