Этим, не в меру чувствительным зрителем оказался не кто иной, как тот же подпоручик Штоль, с которым я познакомился на лестнице. Его скоро успокоили и отвели за ту же рябиновку, за которую вместе с ним принялся и поляк. Но, по-видимому, спокойное времяпрепровождение было не по душе Федору Николаевичу, потому что поминутно слышался его петушиный, срывающийся голос, который требовал то чтобы все танцевали, то чтобы ему пели «Не плачь, дитя, не плачь, напрасно» то, чтобы поскорее раскупоривали принесенные им закуски, то чтобы хозяйка садилась с ним рядом; вообще, он оказался посетителем очень неспокойным и с большими претензиями, причем эти свои претензии имел обыкновение выражать таким требовательным и жалобным голосом, что, казалось, не удовлетвори их, так подпоручик начнет не то плакать, не то драться или то другое вместе.
Наконец, дошла очередь и до меня. Отыскав меня в углу, Федор Николаевич очень требовательно стал объяснять, что я ему очень понравился, что ему приятно встретить порядочного человека среди шушеры. Все сводилось как-то к тому, что он, Штоль, сегодня должен ехать ко мне ночевать. Быстро сообразив в уме все удобства и неудобства этого предприятия, я ответил, что, конечно, в холостой квартире он никому не помешает, но что я не знаю, спокойно ли ему будет проводить ночь на коротенькой кабинетной кушетке. Господин Штоль, казалось, меня уже не слушал, а начал на свой страх, без всякого аккомпанемента, петь: «Не плачь, дитя!» Времяпрепровождение становилось все более и более шумным и менее целесообразным, так что я, отыскав шапку и потихоньку простившись с хозяйкой, хотел уже уходить.
– А где же Штоль? Он хотел ехать со мною? – Он заснул у меня в кабинете. Его не добудиться.
Поезжайте уже один.
– Да ведь я нисколько не гонюсь, чтобы он ехал ко мне. Я только боюсь, чтобы он не обиделся. Он, кажется, очень обидчивый молодой человек.
– Ничего… Да, впрочем, пойдемте, побудим его еще раз. Я только не знаю, как вы повезете мертвое тело?
– Разве он так напился?
– Да, он очень быстро пьянеет, – сказала хозяйка, проводя меня в узенькую комнату.
На кожаном диване лежал навзничь господин Штоль и спал детским сном. Мундир был расстегнут, и через открытую рубашку был виден маленький крестик на очень белой груди. Лицо и во сне сохраняло обиженное, капризное и требовательное выражение. Тамара Панкратьевна тормошила его за рукава, окликнула несколько раз, но так как это оказалось бесполезным, то я отправился один, поручив хозяйке сказать, что перед отъездом я Штоля искал и будил, потому что мне не хотелось попусту обижать этого не в меру обидчивого мальчика.
На следующий день, часа в три, ко мне явился, очевидно, с визитом, мой новый знакомый, вымытый, выбритый и напудренный. Не поспел он переступить порог, как заявил:
– Я у вас пробуду, сколько захочу! Хорошо?
Вижу, что милый гость не стесняется и отвечаю ему тоже свободно:
– Мне ваша откровенность нравится, только уже откровенность за откровенность: раз вы у меня будете сидеть сколько угодно, то вы позволите и мне при вас заниматься чем мне угодно, или, вернее сказать, чем мне нужно заниматься.
– Пожалуйста! – отвечает. – Я вам мешать не буду. – Сам открыл шкап, сам книгу взял и уселся в кресло.
– Вы, – спрашивает, – где завтракаете?
– Я завтракаю дома… Только я уже позавтракал… А что?
– Может, вы меня покормите?
– Отчего же? Вон, над вашей головой звонок… Позвоните три раза, и вам девушка все устроит, ее зовут Машей… Распоряжайтесь сами.
Он так и сделал… Ласково поговорил с горничной, тихонько позавтракал один в столовой, вернулся, поблагодарил меня и снова сел с книгой. Все это было несколько странно, но просто и скорее мило.
– Так я автомобиль отпущу.
– А вы приехали на таксе? Чего же вы раньше не отпустили?
– Нет, я приехал на автомобиле моей матери.
– Что же, она состоятельная – ваша матушка? – Еще бы ей не быть богатой!.. Вы не знаете, какая это подлая женщина!
«Вот это уже, – думаю, – не особенно хорошо: незнакомому человеку так ругать свою мать», и спрашиваю:
– Вы, очевидно, не очень ладите с нею?
– Какое!.. Каждый день скандал, а то и до драки доходит.
– Так зачем же вы с ней живете, если у вас характеры так не сходятся?
– Мне ее жалко.
– Это, конечно, делает вам честь.
Гость мой ничего не ответил на мое замечание, а я, подумав, что не мое дело вмешиваться в семейные истории незнакомого мне подпоручика, его не расспрашивал. Автомобиль он отпустил и снова сел за книгу. Но и писатели ему чем-то не угодили: посмотрит одну книгу, другую, отложит их в сторону и все бранится. Тот глуп, а тот вульгарен. Кто ломается, кто несносен.