Монастырь был окружён каменной стеной, даже издали она казалась внушительной, и стоявший рядом с Сапегой пан Лисовский подтвердил: высотой саженей четыре и толщиной не менее трёх, но самое главное — строили мод личным наблюдением царя Иоанна Грозного, который не терпел небрежения. Этот пан знал, что говорил. Он уже проходил здесь недавно разбойничьим набегом и соблазнённый рассказами о несчётной монастырской казне хотел кончить дело внезапным приступом, но лавра презрительно затворилась и Лисовскому, подобно голодному волку, оставалось только злобно щёлкать зубами. Сжёг с досады близлежащую Клементьевскую слободу и пошёл дальше, к Переславлю, монастыри которого не имели столь крепкой защиты.
Лисовский тоже был храбрым и умелым воителем, хотя пониже рангом, чем Сапега, к тому же неумеренная жадность и склонность к плотским утехам зачастую не позволяли проявляться по-настоящему его воинской доблести. Ни в чём не знал меры этот пан — на родине промышлял грабежом и насилием, так что принуждён был бежать от справедливого возмездия, а уж здесь, в чужой стране, его разбойничьим наклонностям не находилось никакого удержу. Под стать себе подобрал головорезов, их так и звали — «лисовчики».
Сапега продолжал обозревать крепость и её окрестности, которые казались спокойными и не обнаруживали зримых признаков тревоги. День клонился к вечеру, из ближних слободок тянуло дымком, мычали возвращавшиеся с пастбищ коровы. Красноватое солнце освещало белые крепостные стены, на них были особенно хорошо заметны любопытствующие монахи в чёрных рясах.
— Словно вороны на гробе каменном, — проронил вполголоса Сапега. Стоявшие в отдалении отозвались угодливым смешком и стали передавать шутку далее.
— А вот шуганём их пушками, живо разлетятся, — подхватил Лисовский.
Его слова остались незамеченными — свита, как преданная собака, отзывалась только на голос хозяина. Лисовский презрительно хмыкнул и объявил, что его отряд намерен занять Служнюю слободу, примыкающую к восточному участку крепости.
— Ты же говорил, что там четыре башни и наиболее сильные укрепления, — удивился Сапега.
— Твоя милость знает, что я не привык прятаться в норы! — вспыхнул Лисовский, озабоченный более всего тем, чтобы успеть захватить неразорённые дома. Истинная причина его неуместной горячности была слишком очевидной. Сапега глянул на хитреца из-под полуприкрытых век и сказал:
— Доблесть пана Лисовского всем известна, уверен, что на приступе твои люди будут первыми, — и видя, что тот довольно усмехнулся, продолжил: — Но крепость вряд ли стоит штурмовать с сильной стороны. С юга она кажется слабее, к тому же с той горы её удобно обстреливать пушками. Там ты и расположишься. Ас востока станет пан Тышкевич.
Лисовский не смог сдержать недовольного возгласа — указанное место приходилось на сожжённую Клементьевскую слободу, вряд ли его воинов обрадует знакомое пепелище. Утешало одно: он уже направил их к Служней слободе и к приходу Тышкевича там немного что останется.
А слобода, пока решалась её участь, жила своей жизнью. Хозяйки готовились к вечерней трапезе и управлялись со скотиной, мужики обиходничали и собирались кучками, чтобы поделиться новостями. В ту пору только и говорили об явлении нового царя Димитрия. Скотник Еремей, часто гонявший в Москву на продажу монастырский скот, божился, что самолично видел убитого самозванца, лежавшего перед московским людом голым, со всем своим расстригиным срамом и дудкой во рту, — стало быть, тот, кто появился ныне, ещё пущий самозванец, вор, а скорее всего, просто жид, подброшенный врагами нашенской веры. Такого давно пора бы турнуть взашей, la и Москве народ боязлив, только горланить горазд.