— Иди ж до мэнэ, любочка моя, — замяукал кот, направляясь к девушке, одной рукой придерживая волочащиеся по земле шаровары, другой сжимая саблю, — я тебе монисто подарю да платье бархатное. — Марфа схватилась за вилы. — Та нэ балуй, рыбонька, у Хведьки тоже вила есть, хучь нэ така вострая.
— Стой, вражина! — крикнула Марфа.
Тот и глазом не повёл, продолжал приближаться. Тогда Марфа сделала резкий тычок и не успела опомниться, как проворно увернувшийся Федька заключил её в медвежьи объятия. Девушка забилась убойной птицей, зашлась в смертном крике, да разве такого остановишь? Разорвал рубаху, принялся грудь слюнявить, теперь слов не говорил, только булькал. Силы у Марфы уже совсем иссякли, осталась одна лишь гадливость, будто помоями облилась. Федька деловито подминал её под себя и вдруг вздрогнул, оборвавши бульканье, изо рта хлынула кровь. Он всё ещё продолжал скрести руками, так что девушка не сразу поняла, что это уже были смертельные объятия. С трудом освободившись, устремила она полный ужаса взор на бьющегося в агонии насильника, не смея поверить в своё счастливое избавление. Но вот последняя страшная судорога прошлась по его телу, заставила выгнуть спину, так что сразу стало видно торчащее в ней топорище, и всё было кончено.
Марфа огляделась и в тёмном углу увидела соседского парня Оську Селевина. Тайный воздыхатель, он сердцем почуял грозившую беду и, схватив первое, что попалось под руку, бросился на выручку девушке, а теперь, ужаснувшись содеянному, дрожал от страха. С минувшей весны Марфа явно благоволила его брату. Да и как иначе? Данила — парень загляденье, и лицом, и статью, с жарким взглядом, от которого падает сердце и так холодит в груди, будто смотришь с высоты. Такому можно показать и силу, и слабость — всё, что пожелает. С Оськой же она всегда была строгой, держала на отдалении и лишь иногда допускала одну вольность — насмешливо язвила. А тут вдруг, осознав происшедшее, зарыдала в рёв с таким отчаянием, что не обращала внимания на наготу и не пыталась прикрыться. Вид беззащитной девушки, бывшей доселе недоступной, прогнал Оськины страхи. Он шагнул к ней, бормоча утешительные слова, и Марфа доверчиво прильнула к нему, постепенно успокаиваясь. Оська впервые почувствовал себя настоящим мужчиной и замер от восторга, готовый простоять так всю оставшуюся жизнь. Но счастье длилось недолго. Со двора донеслись крики казаков, обеспокоенных долгим отсутствием товарища. Оська оторвался от девушки, закрыл ворота коровника на засов и вытащил топор из Федькиной спины. Теперь он мог сражаться без страха.
— Хведька, где ж тебя лихо носить? — слышались голоса. — Тикай виттеля хучь бэз штанцив, мы глядеть нэ будэмо.
Дёрнули за ворота коровника, и, быть может, прошли бы дальше, да Марфа вдруг громко всхлипнула, не удержав нового страха.
— Эге, так тама кто-сь ховается! Ну-ка выходь!
Задубасили в ворота и, отбив кулаки, решили:
— Нэхай сидять, щас выкурим.
Скоро потянуло дымком, заволновалась скотина. Марфа заметалась было между коровами, пытаясь их успокоить, но скоро убедившись в тщетности затеи, застыла, прислонившись к яслям и безвольно опустив руки. Оська оглядывал коровник в надежде отыскать какой-нибудь выход — всё было глухо. Верх уже затянуло сизым дымом, он опускался ниже и ниже, начал стеснять дыхание, выжимать слёзы. Отбросив ненужный топор, Оська приблизился к девушке, бережно уложил её на пол, где ещё можно было дышать, и сам прилёг рядом. Принять смерть рядом с любимой — в этом было своё утешение. Он нежно гладил девичьи плечи, бормотал невесть откуда взявшиеся ласковые слова и чувствовал, что где-то в глубине души рождается своя песня, заглушающая гудение пламени, треск дерева и рёв обезумевшей скотины. В этих звуках совершенно утонули крики насильников, они как бы перестали существовать. Потому-то не сразу удалось услышать знакомые голоса.
— Да ведь это никак Данила! — очнулась Марфа. Оська приглушил свою музыку, прислушался — и впрямь, кажется, братан.
Он мигом подхватился, откинул засов. В раскрытые ворота хлынул свежий воздух, огонь загудел с удвоенной силой. На Оське затрещали волосы, начала тлеть рубаха, но страшный жар не испугал его. Бросился назад в бушующее пламя, поднял с пола затихшую девушку и понёс к воротам. Всего лишь два шага не хватило до порога — подкосились ноги, и сам потерял память. Хорошо, что Данила сумел подхватить Марфу, ну а Оську уже другие вынесли из огня.