Выбрать главу

Люсиль захлопала в ладоши:

— Как чудесно! Папа будет очень доволен.

— Да, друг Паркер, безусловно, нашел способ пробудить в старине папочке любовь к своей личности. Вот если бы я мог!

— Но ты же можешь, глупенький! Он придет в восторг, когда ты покажешь ему это письмо.

— Да — из-за Паркера. И упадет он на шею старины Г. Паркера, не на мою.

Люсиль задумалась.

— Хотела бы я… — начала она и умолкла. Ее глаза вспыхнули. — Ах, Арчи, милый, у меня идея.

— Откупори ее.

— Почему бы тебе завтра не ускользнуть в Нью-Йорк, и не купить фигурку, и не сделать сюрприз папе?

Арчи ласково похлопал ее по руке. Ему было тяжко разрушить ее девичьи грезы.

— Да, — сказал он. — Но подумай, царица моего сердца! В эту минуту сдачи в набор я располагаю ровно двумя долларами пятьюдесятью центами в купюрах и звонкой монете, которые вырвал у твоего папочки сегодня днем. Мы играли по двадцати пяти центов лунка. Он выкашлянул их без всякого энтузиазма — правду сказать, с противным хрипом, — но они у меня. И это все, что у меня есть.

— Ничего. Можешь заложить вот это кольцо и мой браслет.

— Ну уж! Сдать в ломбард фамильные драгоценности?

— Всего на день-два. Конечно, как только ты заполучишь фигурку, папа вернет нам деньги. Да он дал бы тебе какую угодно сумму, если бы знал, для чего она требуется. Но я хочу сделать ему сюрприз. А если ты пойдешь к нему и попросишь тысячу долларов, не сказав, зачем они тебе нужны, он может и отказать.

— Может! — сказал Арчи. — Он может!

— Все складывается великолепно. Завтра Открытый гандикап, и папа давно его предвкушал. Он бы очень расстроился, если бы не принял в нем участия из-за поездки в город. Но ты сможешь тайком уехать, тайком вернуться, и он ничего не узнает.

Арчи взвесил:

— Как будто планчик — самое оно. Да, все признаки настоящего тру-ля-ля. Черт побери. Это самое настоящее тру-ля-ля! Конфетка!

— Конфетка?

— Ну, шоколадка, знаешь ли. Эгей! Тут еще постскриптум, а я и не заметил.

«P.S. Я был бы рад, если бы вы передали заверения в моем глубочайшем почтении миссис Моффам. Не откажите также сообщить ей, что нынче утром я случайно повстречал на Бродвее мистера Уильяма только что с парохода — он пожелал, чтобы я отправил вам его наилучшие пожелания, и сообщил, что он присоединится к вам в Брукпорте нынче же или завтра. Мистер Б. будет рад его возвращению».

Кто такой мистер Уильям? — спросил Арчи.

— Мой брат Билл, а то кто же? Я же тебе все про него рассказывала.

— А, да, верно. Твой брат Билл. Странно подумать, что у меня есть шурин, которого я никогда не видел.

— Видишь ли, мы поженились так внезапно! Билл был в Йеле.

— Бог мой! За что?

— Йель — это не тюрьма, глупенький, это университет.

— О, э, ну да.

— А потом он уехал в Европу попутешествовать для расширения кругозора. Обязательно повидай его завтра, когда будешь в Нью-Йорке. Ты его наверное найдешь у него в клубе.

— Не премину. Ну, возблагодарим доброго старину Паркера! Похоже, что я и правда достиг поворотного пункта моей карьеры и твой неприступный старый родитель начнет есть у меня из рук.

— Настоящая конфетка, да?

— Царица души моей, — сказал Арчи с восхищением, — это целый шоколадный набор!

Деловые переговоры по поводу браслета и кольца отняли у Арчи, когда он приехал в Нью-Йорк, столько времени, что он уже никак не мог навестить братца Билла до второго завтрака. Он решил отложить эмоциональную встречу братьев через брак до более подходящей минуты и направился к своему любимому столику в гриль-баре «Космополиса» подкрепить силы перед напряжением аукциона. Как обычно, Сальваторе уже парил вокруг, и он заказал спасительный бифштекс.

Сальваторе был смуглым зловещего вида официантом и обслуживал в числе прочих столик в дальнем конце гриль-бара, за который обычно садился Арчи.

Первые недели Арчи в беседах с ним ограничивался исключительно меню и его содержанием, но постепенно в них начала вторгаться личная нота. Даже до войны, до ее демократического воздействия, Арчи был начисто лишен чопорной сдержанности, характерной для многих британцев; а уж после войны он в каждом встречном и поперечном видел родного брата. И давно из дружеской болтовни он узнал абсолютно все о родном доме Сальваторе в Италии, о лавочке его матушки, в которой она торговала табачными изделиями и газетами где-то на середине Седьмой авеню, и еще сотни всяческих глубоко личных подробностей. Ближние пробуждали в Арчи ненасытное любопытство.