– Обязательно.
– Пообещай, что не попытаешься покончить жизнь самоубийством или еще какую-нибудь глупость выкинуть.
Оксана изумленно посмотрела на него, потом осторожно поцеловала в губы.
– Ох, Олежка, какой же ты у меня глупышка, – улыбнулась она. – Покончить жизнь самоубийством и оставить тебя одного? Не дождешься. Ну, давай, давай, рассказывай!..
Час спустя они лежали в постели. Оксана, пристроив свою голову у него на плече, задумчиво глядела в потолок, освещенный тусклым светом керосиновой лампы.
– Понимаешь, я сегодня весь день думал о том, каково это – быть не живым человеком, а какой-то там матрицей. Давно, в университете, у нас на истфаке был курс общей математики. И там рассказывали про матрицы в алгебре. Я, конечно, понимаю, что те таблички на бумаге не имеют отношения к тому, как мы на самом деле сейчас устроены, но все же… Циферки, вписанные в клеточки!
Его рука судорожно стиснула край одеяла.
– Ты – матрица, я – матрица, и все вокруг в лучшем случае какие-то дурацкие пародии на человека, а в худшем – просто ходячие декорации в скверной пьесе, субстрат… Мы не живые. Так, марионетки, которых какие-то электрические инопланетяне дергают за веревочки, чтобы развлечься от нефиг делать… Но инопланетяне еще ладно, мы им интересны как новый вид насекомых. Микроличности – вроде бы как муравьи. Обидно, конечно, но объективно правильно. Что мы по сравнению с джамтанами? Но этот… Джао, он ведь еще хуже. Он вроде бы свой, по крайней мере, но подыгрывает им, а не нам. Почему?
– А он тебе не сказал?
– Сказал, что мы еще встретимся, – вздохнул Олег. – Что-то мне не слишком этого хочется.
Девушка перевернулась на живот и взглянула на него большими ласковыми глазами.
– Олежка, – мягко сказала она, – не расстраивайся так. Знаешь, я тут думала, пока ты говорил, на самом ли деле все так плохо. И знаешь что? Я не чувствую, что чем-то отличаюсь от живой. Я дышу, чувствую тепло и холод, думаю, слушаю тебя… Я помню все, что со мной было раньше, и я совсем не чувствую, что меня дергают за ниточки. И вообще некоторые философы говорили, что человек живет во сне и не может отличить иллюзии от реальности. А?
Олег погладил ее по волосам.
– Только ты меня и держишь пока, – улыбнулся он. – Может быть, Робин оказался куда мудрее, чем я думаю, когда подбросил тебя мне. Без тебя я бы давно свихнулся. Знаешь, когда я очнулся сегодня утром, что словно во тьму погрузился.
Все вокруг скучное, серое и неинтересное, одна сплошная тоска. А потом я решил, что почему бы и не поиграть в ходячие шахматы, раз предлагают. Войнушку там устроить небольшую, или еще что. Я могу… кажется. Из того, что рассказал Робин, и из моих местных впечатлений следует, что я обладаю просто потрясающим даром внушения. Ни один человек не может устоять, если я со всем пылом его в чем-то убеждаю. Видимо, побочный эффект процесса поверки. Ха! Убедить какого-нибудь генерала или даже самого местного Императора, что соседи его окончательно достали, и вперед. Подумаешь, тысячей кукол больше, тысячей меньше!
Он хрипло расхохотался, но тут же осекся. Раздавшийся при этом звук оказался подозрительно похож на рыдание. Оксана положила голову щекой ему на грудь и осторожно погладила по плечу.
– Это случилось, перед тем, как я тебя в кабак потащил. Мне было позарез нужно выбраться из четырех стен, увидеть над собой небо… А когда я сидел напротив тебя за столом, меня словно стукнуло. Что я делаю? Я – Эталон. Те, кто со мной общаются, переходят в более высокую страту. Так почему же я дурью тут маюсь вместо того, чтобы делать из марионеток людей?
Он хмыкнул.
– И тогда я понял, что надо делать. Раз у меня такие возможности, следует применить их на практике, и чем шире эта практика окажется, тем лучше. Этот мир катится по рельсам, и мне очень не нравится направление, в котором они ведут. Я читал в Отделении досье на некоторых террористов, называющих себя "социалистами-революционерами". Эти сволочи, чтобы убить одного человека, не гнушаются бросать бомбы прямо в толпе. Им плевать, сколько народу погибнет! Ну ладно, метальщики зачастую погибают, но ведь те, кто их посылают, остаются жить!
Ограбления с убийствами, называющиеся "экспроприациями", стрельба в ни в чем не повинных мелких чиновников, живущих на копеечное жалование, меньшее даже моего, убийства государственных деятелей… Самое страшное в том, что эти люди вроде как заботятся о народном благе. Помнишь, что у нас было в первые годы строительства Пути Справедливости? Гражданская война, голод, смута? Сколько народу погибло?
Оксана неопределенно хмыкнуло.
– Не помнишь. Точнее, не знаешь. А я истфак заканчивал. У нас на пятом курсе препод по новейшей истории Ростании классный мужик был. Он рассказал о данных из закрытых документов. Погибло не полтора миллиона гражданского населения, как в книжках писать принято, а не менее десяти, только это секретная информация. Ну как же – Путь Народной Справедливости, он же для народа и ради народа! Но у нас никогда в жизни не было таких вот отморозков-бомбистов. И если здесь случится что-то типа нашей революции, погибнет не полтора и даже не десять миллионов. А я не хочу такого сценария!
Он пошевелился, устраиваясь поудобнее.
– И еще, думаю, здесь проще учиться быть правильным Народным Председателем. Есть у меня подозрение, что дров наломать мне не позволят. Да даже если и позволят, большая часть населения – безмозглые декорации, им хуже не станет ни от какого поворота событий. Зато потом мою память сольют мне тамошнему, и я могу избежать кучи ошибок. Ведь правильно?
– Угу, – сонно улыбнулась ему Оксана. – Ты у меня всегда правильный.
– Ага, и вообще я гений, – Олег снова погладил ее по волосам. – И, думаю, хватит плыть по течению. Полтора месяца здесь я только реагирую на окружающие раздражители, как амеба. Пора понять, как жить дальше. Кое-что я уже запланировал. Есть куча направлений, которые можно развивать при моем минимальном участии. Наука – подобрать толковых ребят вроде Вагранова, перетащить в Первую страту, подбросить идей, а дальше пусть сами возятся. С автомобилями Овчинников с Гакенталем ничуть не хуже меня разберутся, у них образование правильное, а я только под ногами путаюсь со своими дилетантскими познаниями из школьного кружка. Рабочих в профсоюзы сбивать тоже без меня можно, главное, найти хороших вожаков. Да того же Зубатова привлечь, у него опыт имеется, пусть и не слишком удачный. И Зубатов с террористами пусть разбирается.
Я ему наши детективы попересказываю да еще уголовную полицию подтащу – представляешь, они еще даже дактилоскопию толком применять не научились, а уж про фотороботы вообще ничего не слышали!.. Про архивное дело вообще молчу: ни ума, ни фантазии. В общем, есть куда смотреть и о чем думать. Ты как, согласна?
Девушка сонно хмыкнула.
– Только перед тем, как начинать играть по-крупному, надо как следует на мир посмотреть. Хотя бы в ближайших окрестностях. А то в этой стране крестьян – три человека из каждых четырех, а я ни малейшего представления не имею, как они живут и что им надо. Но начать нужно со столицы. Завтра с утречка я еду туда, посмотреть на сиятельного государя и надутых болванов, что его окружают.
Надеюсь, правда, не все там надутые болваны, найдется и правильный материал.
Нужно сбить страну с рельсов этого сценария, а там… Эй, рыбка моя, да ты совсем дрыхнешь?
Оксана уже ровно посапывала. Олег слегка улыбнулся, осторожно переложил ее голову на подушку и долго смотрел на разметавшиеся по подушке длинные черные волосы. Да, родная моя, ты не чувствуешь, что чем-то отличаешься от живой. И я тоже. Вопрос лишь в том, способны ли мы это почувствовать. Способны ли вспомнить, что потеряли…
Он вздохнул, протянул руку и выкрутил фитиль керосиновой лампы на прикроватной тумбочке. Комната погрузилась в темноту и тишину, и только упрямый ветерок все пытался втиснуться в узкие щели в раме, горестно подвывая от разочарования.
"Следящий вызывает Сферу. Потребность в контакте".
"Сфера отвечает Следящему. Авторитетная доля сегментов подтвердила внимание.