Олег хмыкнул и пожал плечами. Нет, не понимаю я стихи, ага. Этакий морально кастрированный урод. Радостно, однако, что хоть у кого-то песенное настроение.
Он вернулся в свое купе, сел и задумался. Все же, все же, все же… Все же – что я буду делать в Санкт-Петербурге?..
От раздумий его отвлек внезапно нарисовавшийся в дверном проеме гость.
– Могу я вас побеспокоить, сударь? – извиняющимся голосом спросил невысокий прилично одетый мужчина интеллигентного вида с бритым подбородком и в пенсне, прижимающий к груди шляпу. Его суконная шинель, довольно новая, казалась весьма чистой и опрятной. В руке мужчина держал видавший виды дорожный саквояж.
– Да? – Олег окинул визитера недоверчивым взглядом, но тут же расслабился. По виду – мелкий чиновник или учитель. Похоже, безопасен. На крайний случай в объемистом внутреннем кармане пальто лежит пистолет, всученный тем же Крупецким Олегу, похоже, уже по собственной инициативе. Филер весьма серьезно воспринял поручение Зубатова охранять своего беспокойного подопечного как зеницу ока, так что вытребовал в оружейной для него личный "браунинг" образца тысяча девятьсот третьего года с обоймой на девять девятимиллиметровых патронов. Запасная обойма пристроилась в другом кармане.
– Простите, можно, я присяду? – все так же неуверенно спросил мужчина.
– Место занято, – настороженно ответил Олег. – Мой товарищ ушел обедать, скоро вернется.
– Нет, я не в том смысле, – заволновался гость. – Я просто… ну, присяду… ну, такая случилась история… Нет, если вам неудобно… я пойду, ладно?
– Присаживайтесь, если такая история, – разрешил Олег. Ему стало любопытно. – Так чего вы хотели?
– Мне, право, неловко, – пробормотал мужчина, опускаясь на краешек дивана, – но я в отчаянном положении. Видите ли, я никак не могу найти свой бумажник…
– Я не брал, – сообщил ему Олег. – И не видел. Боюсь, ничем не могу помочь. Как максимум могу пожертвовать пару гривенников на извозчика – или сколько они в Питере берут?
– Нет, я не в том плане, – заволновался мужчина. – Я не хочу ничего сказать про вас… вам… я не имел в виду, что вы как-то причастны к его исчезновению. На платформе перед отъездом на меня навалился какой-то чрезвычайно неприятный тип… наверное, он был вор, потому что до того бумажник был у меня в кармане, а потом я его не нашел. Вот…
– Почему же вы не обратились к кондуктору?
– Я обратился, – часто закивал мужчина. – Он предложил выйти на следующей станции и обратиться в полицию. Но, понимаете, у меня важное дело в Санкт-Петербурге. Я никак не могу опоздать с докладом в департамент. Меня… меня уволят, и я окажусь на улице. А у меня семья, дети…
– Печальная история, – хотя мужчина казался вполне заслуживающим доверия, что-то в его манере себя вести настораживало Олега. – Чем я могу вам помочь?
– Вы не поймите меня превратно, – гость нервно прижал шляпу к груди. – Я вам честное благородное слово даю, я не какой-нибудь попрошайка. Я не прошу у вас милостыни. Вот… – Он нервно выдернул из кармана блестящие желтые часы. – Они золотые. Коллеги подарили на последние именины, я даже к граверу отнести не успел, чтобы надпись сделать. Они стоят никак не меньше двухсот рублей, а вернее – двести пятьдесят. Вы не могли бы… под залог… всего рублей пятьдесят, а? Я вам дам свою визитную карточку, а когда вернусь в Москву, отдам. Даже больше отдам, шестьдесят или семьдесят. Честное благородное слово!
– У меня нет пятидесяти рублей, – покачал головой Олег. – Боюсь, вы обратились не к тому человеку. У меня не больше тридцати, да и те мне весьма нужны. Я не знаю, сколько задержусь в Петербурге.
– Я согласен на тридцать целковых! – горячо воскликнул гость. – Я вижу, что вы благородный честный человек, вы меня не обманете. Не обманете ведь, да? – он искательно заглянул Олегу в глаза. – Это действительно дорогие часы, подарок! А иначе меня уволят, а у меня жена, дети! Ну пожалуйста!..
– Любезный, – разражаясь, произнес Олег, – я же вам на чистом русском языке сказал, что тридцать рублей – это все, что у меня есть. Я сам что, зубы на полку положить должен?
– Но у вас есть товарищ! – горячо воскликнул незнакомец. – Он тоже может одолжить вам деньги. Вы не пропадете, а меня уволят! Вот, возьмите, посмотрите, какие хорошие часы! Из настоящего золота!
– Самоварного золота твои часы, Художник, – с холодной иронией сказали от двери.
– И цена им пять целковых, если не три.
– Что?! – вскинулся гость. – Да как вы…
– Заткнись, – на этот раз вместо иронии в голосе зазвучала угроза. – У тебя десять секунд, чтобы исчезнуть с глаз моих. Не успеешь – вышвырну в окно.
Тот, кого назвали Художником, резко вскочил на ноги. В его глазах мелькнула ненависть, но он тут же шмыгнул в дверь мимо новоприбывшего и растаял в коридоре. Новый гость шагнул в купе, одергивая напяленную на нем невзрачную шинелишку мелкого служащего.
– Эти ребята промышляют в поездах, – пояснил он. – Играют на человеческой жадности. Если бы вы не являлись Эталоном, Олег Захарович, он наверняка бы развел вас на бабки, выражаясь языком вашего мира. Да и так, в общем-то, он развел… почти. Сейчас он изображал мелкого чиновника, а мог бы изобразить продавца краденого в темном переулке, сбывающего ворованные золотые часы. Когда в скупке вам бы пояснили, что эти часы ценности не имеют, его бы и след простыл.
Сущее наказание для уголовной полиции.
– Я вас знаю? – подозрительно поинтересовался Олег. Вошедший отчаянно кого-то ему напоминал, но вот кого…
– Прошу прощения. Я Джао, – Демиург бесцеремонно плюхнулся на сиденье напротив Олега.
– Ой… – тихо сказал тот. – Это я прошу прощения. Я все думал, на кого вы похожи…
– Я, к сожалению, не сохранил точную внешность куклы, которой пользовался для общения с вами, – пояснил тот. – В том сеансе общения с Робином ментоблок, содержащий мои реплики, апеллировал к сохранившемуся в вашей памяти визуальному образу. Поэтому вы опознали меня сразу. Сейчас мы в реальности, и вы видите перед собой приблизительную копию образа того Хранителя, воспроизведенную по памяти. Я посчитал, что это лучше, чем ничего.
– Д-да… – пробормотал Олег. – Скажите, а я сейчас опять сплю? Эти ваши ментоблоки…
– Нет, – качнул головой Джао. – Мы с Робиным оказались излишне самонадеянными.
Ментоблоки действуют на психоматрицы в этой модели, на вашу в том числе, слегка иначе, чем в вашем мире на биологический мозг. Следствием явилось ваше неожиданное зависание в пограничном состоянии, из которого вы только чудом вышли без потерь. Мы с Робином решили, что пока он не отладит полностью механизм ментоблоков, мы не станем их вам вшивать. Общение через стандартные каналы обмена данными менее удобно, зато безопасно.
– Если вы решили, что я что-то понял, то глубоко ошиблись, – проинформировал его Олег. – Вы бы приняли к сведению, что нам, простым смертным, с богами общаться как-то не по чину. Умишка не хватает…
– Иронизируете? – улыбнулся Демиург. – Что мне в вас всегда нравилось, Олег Захарович, так это здоровая наглость. Я хотел сказать, что сейчас мы общаемся вживую, если можно так выразиться.
– Ага, куда уж нам, психоматрицам, на роль живых претендовать! – проворчал Олег.
– Утешайтесь тем, что я не более живой, чем вы, – утешил его Демиург. – У меня белковое тело вообще только двадцать пять лет по планетарному счету имелось. А еще я родился в пробирке, а не от мамы с папой, которые умерли примерно за три миллиона лет до того.
– Я сейчас заплачу над бедным сироткой, – буркнул Олег. – Ох, простите. Что-то я сегодня не в настроении.
– Ничего, я вас вполне понимаю. Думаю, на вашем месте я тоже оказался бы не в настроении. Я лично к нынешней форме тела привыкал терции три или четыре.
– М-м… сколько? – озадаченно переспросил Олег.
– Три или четыре терции по планетарным меркам нынешней модели – двести пятьдесят или триста лет, – любезно пояснил Джао. – Ну, или около того. Метрический год – это полный оборот галактики по имени "Млечный путь" вокруг своей оси, то есть около двухсот пятидесяти миллионов местных планетарных лет. Далее идут месяц, день, час, минута, секунда и терция, каждая следующая ступень по продолжительности – двенадцатая часть предыдущей.