Будьте с ним повежливее и… – Поручик скривился. – И постарайтесь хорошо объяснить ему, зачем именно вы оказались в столице и почему хотите видеть… ох, матка боска, только не упоминайте, ради всего святого, про государя императора!
Объясните ему, что хотите видеть графа Витте, ну, а по какому делу – уж вам виднее. Может, и не придется вам… прорываться.
– Постараюсь, – хмыкнул Олег. – По какому делу, говорите…
Он тоже откинулся на жесткую спинку и задумался. Безрессорный экипаж немилосердно трясло на булыжниках мостовой. Мимо тащились мрачные многоквартирные дома, с правой стороны тянулась закованная в гранитные набережные речушка с темной водой. Иногда мелькали роскошные особняки за фигурными оградами. Катили экипажи, по тротуарам прогуливался самый разный народ, рассматривая витрины магазинов. Санкт-Петербург, несомненно, выглядел более богатым и живым, чем Москва, но и более мрачным и нездоровым. Сырой и пробирающий до костей, несмотря на отсутствие мороза, ветер кое-где трепал обрывки лозунгов. Проходили группы личностей с красными повязками на рукавах обтрепанных пальто и шинелей, угрюмо озирающихся на богато одетую публику. В одном месте Олег углядел самый настоящий красный флаг, косо закрепленный на уровне второго этажа. Он толкнул Крупецкого локтем и взглядом показал на флаг, с удовлетворением заметив, как глаза филера полезли на лоб.
– Правду говорят, что здесь всякая шваль властям на голову села, – зло сказал поручик. – Слышал я, что дела совсем плохи, но такое… – Он сплюнул на мостовую, чуть не угодив на шляпку пожилой даме с болонкой и снова закрыл глаза.
По какому делу я к Витте… А ведь прав, прав пан Крупецкий! Экспромтом вкручивать что-то совершенно незнакомому человеку, сыскарю по профессии, причем грамотному сыскарю, судя по словам филера… Такие вещи обычно кончаются очень плохо. Вернее, кончались бы, будь на моем месте кто-то другой. Сходило с рук раньше, сойдет и сейчас? Не-а, не пройдет. Что там говорил Джао – что нужно прилагать все усилия? Да, так. Значит, нужно усиленно шевелить мозгами. Итак, что сказать? Что на многоуважаемого господина Витте готовится покушение? Чушь.
Почему Зубатов не прислал об этом никакой информации, откуда он, Олег, это узнал, кто готовит покушение… Нет, это верный повод сгореть на месте. Не годится. Даже если и удастся убедить, Герасимов пошлет расследовать своих людей, никак не гостя. Рассказать, что Россия в опасности, что он, Олег, единственный, кто может ее спасти? Верная дорога в сумасшедший дом. И не факт, что местные психиатры окажутся такими же терпимыми, что и милейший Болотов. Не то, не то.
Нельзя использовать в качестве повода глобальные материи, нужно что-то помельче, бытовое… Бытовое?
К тому моменту, когда извозчик довез их до места и уехал, увозя с собой честно заработанные четыре гривенника, план вчерне созрел. С помощью бумаг Зубатова миновав охрану при входе, которая казалась здесь гораздо более бдительной и недружелюбной, чем в Москве, Олег с Крупецким поднялись на третий этаж в приемную, где проторчали не менее часа. Когда директор столичного отделения Охраны, наконец, принял их, Олег окончательно измаялся от ожидания.
Герасимов, хотя и одетый в черный штатский костюм, имел явную военную выправку.
Он что-то нервно писал на лежащем перед ним листе бумаги, окуная перо в бронзовую чернильницу в виде кремлевской башни, и на вошедших бросил скорее раздраженный взгляд.
– Здравствуйте, господа, – коротко кивнул он. – Присаживайтесь, я сейчас закончу.
Пока Олег с Крупецким усаживались на жесткие деревянные стулья, полковник бегло пробежал взглядом несколько страниц, расписался на последней и отложил бумажки в сторону.
– Прошу прощения за задержку, но хлопот полон рот, – сухо извинился директор. – Представляете, несколько дней назад взяли с поличным двух бомбистов в их домашней лаборатории. Груда химикатов, бутыли с азотной кислотой, три готовых бомбы… Поместили их временно в тюремную камеру при околотке. А на следующий день пришла туда какая-то шваль с красными повязками, сунула околоточному бумагу, в которой от имени городского Совета рабочих депутатов предписывалось всех арестованных немедля отпустить, и что вы думаете? Отпустил, пподлец!
Можете быть уверены, сегодня они уже опять за свое принялись. И ведь это уже во второй раз. Зла не хватает! Думал, когда займусь мемуарами на старости лет, вставлю этот анекдот в качестве курьеза. Но чем дальше, тем больше я начинаю бояться, что курьезом это вовсе не является.
Герасимов раздраженно припечатал перо к столешнице.
– Все боятся этих Советов пуще пулемета! И знаете, что самое печальное, господа?
Что их поддерживает не только уличная голота, но и некоторые вполне уважаемые политики давно позволяют себе высказываться… – Он осекся. – Прошу прощения, накипело. Так что у вас за дело ко мне, господа? И как здоровье Сергея Васильевича, кстати? До меня доходили какие-то слухи…
– Это просто слухи, господин полковник, – отрапортовал Крупецкий. – Пан Зубатов в полном порядке. Он лично просил передать вам его привет, а также просьбу внимательно отнестись к делу господина Кислицина.
– Готов служить, чем могу, – кивнул полковник. – Итак?
Олег подавил невольный порыв поежиться под пронизывающим взглядом Герасимова. Он порадовался, что все-таки заранее слепил правдоподобное объяснение.
Правдоподобное? Хм, ну вот сейчас и проверим…
– Александр Васильевич, – негромко произнес он, слегка наклоняясь вперед, – меня зовут Кислицын Олег Захарович. Я являюсь чиновником для особых поручений при господине Зубатове, вот мои рекомендательные бумаги. Примерно две недели назад к нам в отделение пришел некий юноша… не спрашивайте, почему он пришел именно к нам, этого я не знаю. Но суть в том, что этот юноша, по его словам, является внебрачным сыном господина Витте.
Глаза Герасимова сузились, но он ничего не сказал, только поощряюще кивнул.
– Этот юноша, должен признать, имеет некоторое сходство с его сиятельством, если судить по газетным портретам. Вполне возможно, что это сходство является фамильным. В качестве доказательства он продемонстрировал некие письма, которые граф лет двадцать назад писал его матери, ныне покойной, хотя и отказался оставить их нам. По его словам, он не собирается требовать от отца его официального признания своим сыном, но хочет от него материальной поддержки.
Гордость якобы не позволяла ему требовать этого раньше, но в настоящий момент он дошел до крайности.
– Так… – проронил полковник, постукивая пальцами по столу. – И теперь этот юноша, конечно же, угрожает своему мнимому, – он выделил это слово ударением, – отцу оглаской?
– Не знаю, ваше… – Олег запнулся, пытаясь вспомнить правильное обращение.
Полковник… это ведь шестой класс табели о рангах, верно? – Не знаю, ваше высокоблагородие. Он разговаривал лично с Сергеем Васильевичем, я при этом не присутствовал. Но судя по тому, что сообщил мне господин Зубатов, юноша, скорее, предпочел бы избежать огласки. Похоже, он как-то связан со средой, в которой недолюбливают аристократию, и не хочет, чтобы его друзьям стало известно, кто его отец.
– Понятно… – Герасимов опять побарабанил пальцами по столу. – И что же вы хотите от меня, господа?
– Ничего особенного. В силу деликатности данного поручения с его сиятельством я намерен разговаривать сам. Мне сообщили некоторые факты, которые я должен упомянуть в разговоре с графом в качестве доказательства. Так что я всего лишь прошу вас организовать мне аудиенцию у графа в ближайшее время.
Все. Олег с облегчением откинулся на спинку стула и стал внимательно изучать потолок. Проглотит или нет? Ох ты, а если ему взбредет в голову перезвонить Зубатову? Здесь, кажется, междугородные звонки еще не изобрели? Или изобрели?
– Это в моих силах, – наконец кивнул директор Охранного отделения. – Я отправлю нарочного с письмом сегодня же. Думаю, завтра или послезавтра граф вас примет.
Где вы остановились в Петербурге?
– Мы еще не остановились, – сообщил филер. – Прямо с вокзала – сюда. Если у вас есть рекомендации…
– Гостиница "У креста", – словно отрубил полковник. – Тут в двух кварталах к северу. Вполне приличная, надежная и не очень дорогая. Письмо с уведомлением о месте и времени встречи вам принесут туда. Вернетесь в Москву – передайте мои наилучшие пожелания господину Зубатову. Как он раскрыл доставку прокламаций через границу в стенках холодильных камер – это было великолепно, я восхищен. А сейчас, если вы извините меня…