– Слушай, Пашка, – быстро сказал он. – Хорошо, что ты появился, я тебя хотел искать идти. Нужно как-то обеспечить людей питанием. Сможешь организовать?
– Что? – Бирон обалдело посмотрел на него. – Каким питанием?
Олег посмотрел на него как на идиота.
– Горячим, – пояснил он. – Если найдешь, конечно. Не найдешь горячего, сойдет и сухпай. Пошли людей пошарить по ресторанам и столовкам в окрестностям, пусть посмотрят, что можно сделать. Ну, что смотришь? Жив я, жив, и даже почти цел.
– Да к черту людей! – заорал Павел во весь голос. Накопившееся за ночь напряжение, наконец, нашло выход. – Какие люди? У тебя три дивизии мятежников в городе, бой в пяти километрах идет, а ты про горячее питание рассуждаешь? Ты совсем трёхнулся?! Да на всю эту толпу одного танка хватит, чтобы разогнать нафиг, с питанием или без! Тебе связь нужно восстанавливать, подкрепления вызывать, мятеж давить, а ты тут треплешься хрен знает о чем! Думаешь, один раз по телику выступил, и все, победитель? Да эти гады через несколько часов дожуют твою Третью десантную и сюда явятся в полном составе!
Народный Председатель досадливо дернул плечом.
– Да знаю я все, – отмахнулся он. – Разберемся. Безобразов побежал группу отправлять, чтобы добралась до какого-нибудь телефона и хоть куда-то прозвонилась. Ты с ним не пересекся? Жаль. Короче, я все понимаю, но людей на поиски питания ты все же пошли. Еще надо…
Олег осекся. Что-то неприятно кольнуло его в сердце. Что-то не так, что-то…
– Тихо! – гаркнул он. – Да тихо же, все!
Стоящие рядом люди перестали переговариваться и внимательно уставились на него.
Гул голосов на площади не утих, но сейчас Олег отчетливо услышал далекий рев моторов. Он повернул голову к Бирону.
– Ну, Пашка, накаркал… – тихо сказал он.
Бронетранспортер, заложив лихой вираж, обогнул блокпост справа, но танки даже не замедлили ход. Брошенный экипажем БТР мятежников от таранного удара отбросило в сторону. Баррикада из мешков с песком, закрывавшая въезд на площадь, разлетелась кучей пыли от одного соприкосновения с броней впереди идущей машины.
Гравиподушки довершили дело, раскатав песок тонким слоем по брусчатке и смяв два брошенных разбегающимися солдатами пулемета.
Три впереди идущих танка в последний раз взрыкнули моторами и опустились на опоры, с трех сторон окружив командный БТР с высоко торчащими антеннами. Семь остальных, подчинившись коротким командам по радио, осторожно поползли по периметру площади, направляясь к другим въездам. Подполковник откинул крышку люка и выпрыгнул на броню, вглядываясь в раздавшуюся перед его машинами толпу.
Он ожидал чего угодно – противотанковых ловушек, изрытой воронками площади, горящих зданий, яростной схватки, но отнюдь не этого. Он почувствовал легкую растерянность. И что с этими гражданскими прикажете делать? Да кто здесь командует, клятый круп?
В толпе возникло завихрение. Небольшая группа людей пробивалась сквозь нее, явно направляясь к танкам. Подполковник слегка пожал плечами и стал терпеливо ждать.
Вскоре на открытую местность перед машинами выбрались двое, сопровождаемые небольшим вооруженным отрядом. Один – невысокий, плотный и черноволосый, в изгвазданном грязью теплом пальто и порванных на колене штанах. Другой – высокий, слегка сутулый, в строгом официальном костюме, выглядящем страшно измятом даже в призрачной смеси света фар и осеннего рассвета. Что же он по морозцу да в костюмчике-то, а?
– Кто вы такие? – резко спросил невысокий, подойдя к бронетранспортеру почти вплотную. – Кто командир? Зачем вы здесь?
Подполковник спрыгнул на брусчатку, вытянулся и отдал честь.
– Господин Народный Председатель! – громко, как на параде, отчеканил он. – Четвертая танковая дивизия прибыла в ваше распоряжение для подавления мятежа!
Докладывает начальник штаба дивизии подполковник Ханс Чешнев!
– Знаешь, еще вчера вечером я думал, что все пропало. Что мне осталось жить максимум сутки, пока резиденцию не возьмут штурмом, а меня "случайно" не пристрелят при аресте.
Олег до хруста в спине потянулся и широко зевнул. До невозможности тяжелая голова, казалось, так и норовила упасть на грудь, а веки того и гляди придется удерживать пальцами.
– А потом я решил – а пропади все пропадом! Пусть пристрелят. Зато у меня совесть чиста останется. Побарахтаюсь, пока силы есть, а там будь что будет.
Он снова зевнул и внимательно, насколько позволяла застилавшая глаза сонная дымка, взглянул на сидящего напротив Павла. Бессонная ночь явно далась нелегко и тому. Костюм измялся и перепачкался окончательно, а под запавшими глазами пролегли глубокие темные тени.
– Ложись спать, – посоветовал начальник канцелярии. – Я тоже пойду сейчас давну ухо минут четыреста как минимум. Ноги не держат. Да, а все-таки мы победили! Не верится прямо…
– Ничего мы не победили, Бегемотище ты наш, – грустно усмехнулся Олег. – Наоборот, как бы хуже не стало. Ты хоть понял, что я сделал сегодня ночью? Я ж людям показал, что они – тоже реальная сила. И что им не обязательно бояться и молчать в тряпочку.
– Ну и пусть не боятся, – пробормотал Бирон. – Тебе-то что?
– А то, что реформы, которые мы пропихиваем, ни к чему хорошему не приведут. По крайней мере, поначалу. И люди, которые сегодня радуются там, – он кивнул головой в сторону выходящего на площадь окна, – завтра меня возненавидят. И если раньше они скрипели зубами, но помалкивали, то теперь – не станут.
– Ты прав, – хмыкнул начальник канцелярии. – Хреново. Ну ничего, придумаем что-нибудь. Не впервой.
– Ничего не надо придумывать! – неожиданно для себя Олег рассмеялся. – Это же замечательно. Понимаешь, все, что мы тут планируем, без их поддержки обязательно провалится. Бессмысленно менять экономические схемы, если они остаются пустой игрой чиновного разума. До тех пор, пока люди не захотят сами что-то поменять, это пустая трата сил и времени. Думаешь, какой из тех законов, что мы пропихивали в последнее время, самый важный?
– Ну… – Бирон неуверенно посмотрел на товарища, пытаясь провернуть в сонных мозгах хоть какие-то шестеренки. – О хозрасчете?
– Да хрен там! – снова рассмеялся Олег. – Об индивидуальной трудовой деятельности, вот какой! Это только первый шаг. А дальше примем и другие законы, которые позволят человеку не просто делать вид, что работает на государственном заводе или поле, а действительно работать на себя. Полмира живет в условиях частной инициативы, и неплохо живет, а мы чем хуже?
– Контра… – вяло ухмыльнулся Бирон. – Покушаешься на святое, можно сказать.
Правильно тебя изменником называли…
– Правильно, – неожиданно серьезно согласился Олег. – Знаешь, я много думал в последнее время над тем, куда мы идем. И чем дальше, тем больше я сомневаюсь, что наш путь – правильный. Народное – значит, либо ничье, либо государственное.
А раз государственное, значит, его интересы выходят на первое место. Вот мы и существует исключительно ради того, чтобы государству было хорошо. А на кой оно сдалось, это государство? Только чиновников-дармоедов плодить пачками и гораздо.
Работать ради того, чтобы сволочи вроде Смитсона или Ведерникова себя самовластными баронами чувствовать могли? Нет, Пашка, пора нам жизнь с головы на ноги ставить. Эй, ты что, спишь?
В ответ до него донеслось ровное посапывание. Начальник канцелярии глубоко спал, откинувшись на спинку кресла, и луч солнца подсвечивал небритую щетину на его подбородке. Олег хмыкнул и с трудом встал, преодолевая сонливость. Он подошел к окну, прижался лбом к холодному мутному бронестеклу председательского кабинета и стал смотреть на площадь, заполненную народом. Казалось, толпа стала еще гуще.
Дымились походные солдатские кухни, трепетали над головами корявые, от руки написанные транспаранты, и тени от предвечернего солнца, пробивающегося сквозь постепенно расходящиеся облака, играли на непокрытых головах. Впрочем, хорошая погода, похоже, не собиралось стоять долго. На севере собирались тяжелые, низкие, напитанные снегом тучи, и голые ветви деревьев на газонах трепетали под порывами усиливающегося ветра.