– Слыхал я об этом недавнем новшестве – отпечатках. В полиции вроде бы уже играются, а до нас еще не дошло. Говорят, Кошко – это начальник московской уголовной полиции – с большим энтузиазмом к ним относится. Воля ваша, а я не верю таким вещам. Нос и уши человеку от природы даны, и форму лба ему ни за что не исправить, а эти узорчики на руках… черт их знает, что с ними может случиться.
Олег усмехнулся.
– Как раз уши и нос исправить не проблема. Найти только опытного хирурга, и тот перекроит, как требуется. А лоб париком скрыть можно. Но вот отпечатки как раз исправить не получится. Даже если кислотой кожу сожжешь или чужую кожу пересадишь, все равно восстановятся. Ну, об этом я с Зубатовым еще пообщаюсь…
Филер только пожал плечами.
По мере того, как Олег закапывался в архивные дела, перед ним вырисовывалась отнюдь не радостная картина. Огромная империя, похоже, переживала далеко не самые лучшие времена. Тут и там вспыхивали смуты, подстрекаемые партией рабочих социал-демократов, а то и просто стихийные. Москву лихорадило забастовками, бастовали рабочие и шахтеры крупных промышленных центров, вставали не только заводы и фабрики, но и железнодорожное сообщение. Террористы-эсеры бросали бомбы и стреляли в чиновников, крупных и мелких, зачастую промахиваясь и убивая ни в чем не повинных людей. Бездарно проигранная и на суше, и на море война с островным государством на далекой восточной границе подорвала боевой дух как войск, так и населения в целом и оказалась прекрасным питательным бульоном для бацилл недовольства и бунта. Явочным порядком формируемые структуры власти, называемые "рабочими советами", уже забрали большую силу в самой столице и практически не скрывались от властей, иногда напрямую вступая с ними в конфронтацию, хотя в других местах, включая Москву, еще были вынуждены скрываться в подполье. В горах и на побережьях на южной границе империи народы из-за старой вражды резали друг друга, и власти не могли ничего с этим поделать.
Государственная власть шаталась, словно пьяная.
Зубатов, с которым Олег как-то поделился своими выводами, зло усмехнулся.
– Хотите, дам почитать копии своих докладов товарищу министра внутренних дел?
Это, к сведению, высшее лицо в государстве, заведующее всей полицией и жандармерией. То, что вы мне рассказываете сейчас, я пишу на протяжении последних пяти лет, только куда более пространно. И ситуация, скажу вам честно, час от часу ухудшается. Боюсь, страна на грани взрыва. А знаете, что мне неизменно отвечают сверху, если снисходят до такого? "Для паники нет оснований, народ лоялен государю императору". Когда меня вышибли в отставку, Плеве лично назвал меня трусом, паникером, а заодно и провокатором, не умеющим толком справиться с порученным делом! Трусом!
– Плеве – это которого потом бомбой убили? – уточнил Олег. – Ну, время показало, кто из вас был прав. Кстати, а что там за история случилась с вашими профсоюзами? Вы как-то упоминали…
– Меня, что называется, подсидели, – помрачнел директор Московского отделения. – Понимаете, несколько лет назад по стране начали стихийно возникать рабочие профессиональные союзы, причем контролируемые бунтовщиками. Бунтовщиков мне по должности положено арестовывать, но вот сами профсоюзы… Вы ведь были на заводах, видели, как они живут и работают. Что скажете по этому поводу?
– Ну, я был только у Гакенталя на фабрике, – задумался Олег. – Не знаю, насколько она типична, но двенадцатичасовой рабочий день – это перебор. И техника безопасности там никудышная, это я вам как специалист говорю. Травматизм выше всяких границ, причем не в последнюю очередь от переутомления. Отпуск, кстати, у рабочих какой?
– Что? – удивился Зубатов.
– Ну, на сколько они могут прерывать работу с сохранением зарплаты? Неделя, две, три? В год?
– Прерывать работу с сохранением зарплаты? – еще сильнее удивился собеседник. – Не знаю такого. За невыход на работу обычно штрафуют, а то и увольняют.
– Тем более, – кивнул Олег. – Знаете, я бы в таких условиях тоже взбунтовался.
– А ведь фабрика Гакенталя еще из лучших, – задумчиво сообщил ему Зубатов. – Вам стоит побывать на заводе Гужона. Вот где народ калечится, так это там. Его прямо так и называют – "костоломка". И двенадцать часов – не так много, на некоторых фабриках до пятнадцати-шестнадцати доходит несмотря на все постановления о максимальных двенадцати часах. Даже фабричная инспекция ничего поделать не может – хозяину выгоднее штрафы платить, чем в соответствии с законами работу организовывать. А иногда инспекция просто не хочет вмешиваться, полагая эти предприятия за рамками своей компетенции.
Начальник Охранного отделения горько хмыкнул.
– Согласен с вами, Олег Захарович, взбунтоваться в таких условиях раз плюнуть.
Поэтому я стал организовывать профсоюзы под эгидой Охранного отделения. Чтобы и настоящих смутьянов в стороне держать, и людям в чем-то помочь. Москва, Санкт-Петербург, Киев, Харьков, Екатеринослав, Николаев, Пермь, Минск, Вильнюс, Бобруйск… Все города уже и не упомнишь. Там решались вопросы, связанные с трудом и бытом, конфликтные комиссии там, помощь при общении со всякой бюрократией… Промышленники, разумеется, были недовольны, но у меня была власть, и я успешно затыкал им рты.
Он хлопнул ладонью по столу.
– А потом летом девятьсот третьего по югу России прокатилась большая волна стачек, устроенных эсдеками. И мои профсоюзы в Одессе и Николаеве приняли в ней участие. Мои люди недосмотрели, упустили момент. И мне не замедлили это припомнить. В ноябре меня вызвали в Петербург – тогда я был начальником Особого отдела департамента полиции, и я пришел к Плеве с докладом. Он меня даже не выслушал – наговорил кучу нехороших слов и сообщил, что я уволен. И не просто уволен, а сослан во Владимир с запрещением проживать в столицах и столичных губерниях, а также принимать участие в политической деятельности в каком бы то ни было виде. Все мои профсоюзы разогнали, а сам я больше года провел в опале.
Государь император не ответил ни на одно мое прошение – наверное, они до него так и не дошли.
Зубатов вздохнул.
– Наверное, грешно так говорить, но я в какой-то степени рад, что оказался прав я, а не Плеве. Действительно, нас с ним рассудило само время. Его убили террористы, а заменивший его Святополк-Мирский вытащил меня из ссылки и даже отдал мне обратно Московское охранное отделение. Но знаете, Олег Захарович, Святополк-Мирский хоть мне и друг, но совершенно не соответствует нынешней тяжелой ситуации. Если его отправят в отставку, а такое может случиться со дня на день, то и я на своей должности не задержусь. И не обманывайтесь из-за белой вороны вроде меня – с другим начальником вам будет сработаться очень тяжело. С вашими-то начальничьими замашками… Даже с Медниковым, уж на что он умный и понимающий человек, вы не сработаетесь.
Он побарабанил пальцами по столу.
– Я внимательно ознакомился с отчетами о вашей, Олег Захарович, деятельности.
То, что вы связались с промышленниками типа Гакенталя, это хорошо. По крайней мере, вы не пропадете, когда вас вышибут на улицу. Вот интеллигенция, с которой вы пытаетесь обсуждать научные проблемы, много опаснее. Она почти поголовно заражена вольнодумием. Втянуть вас во что-то предосудительное для них – раз плюнуть. Вы уж, пожалуйста, постарайтесь с ними поаккуратнее. Если хотите, я могу задействовать остатки своих связей среди промышленников и банкиров, чтобы помочь вам в ваших начинаниях.
– За связи буду благодарен, – кивнул Олег. – Вот тут на прошлой неделе Гакенталь упомянул о каких-то братьях Бромлей…
– Серьезная фирма, – кивнул Зубатов. – Паровые машины выпускают и какие-то там насосы. И соучредители у них серьезные – "Русский банк" и еще пара кредитных учреждений поменьше. Могу устроить встречу с управляющим завода.
– Прекрасно, – Олег щелкнул пальцами в воздухе. – Сообщите, где и когда. Не хочется больше Московской управой прикрываться, опасно – еще раскроют обман.
Скажите, Сергей Васильевич, вот что. Вы человек опытный в делах вашего мира.
Почему ваши промышленники настолько недальновидны? Рабочие трудятся в нечеловеческих условиях, благодаря чему фабриканты наживают деньги. Но ведь потом начинается стачка, и предприятие встает – на неделю или больше. И все прибыли из-за простоя вылетают в трубу. Ну ладно еще какие-нибудь ткачи забастуют. Но ведь если в этих ваших домнах металл застынет большой чушкой – "медведем", кажется, такое Овчинников называл – их ведь только взрывать после этого, как я понимаю, и заново строить. Это что – дешевле, чем нормальный рабочий день устроить?