– Вы меня зря спрашиваете, – усмехнулся директор отделения. – Я не промышленник, в таких тонкостях не разбираюсь. Лучше сами спросите при оказии.
– Обязательно спрошу. Вам тогда другой вопрос – за счет чего вообще существует это революционное движения? Я имею в виду не стихийные бунты, а упорядоченные подпольные партии. За счет чего они живут? Ведь их деятельность требует денег, и немалых. Газеты, как я понимаю, они вынуждены печатать за границей и провозить их сюда тайно. Опять же, оружие – револьвер стоит рублей десять-двенадцать, а их, я читал, жандармы во время волнений конфискуют десятками и сотнями, и это лишь малая часть того, что ходит по рукам. Явочные квартиры нужно содержать, по стране ездить, да просто есть-пить тоже требуется. Откуда средства?
– Хм… – Зубатов отставил бокал и задумался. – Источники у них разные.
Во-первых, сочувствующие финансируют. Это купцы, недовольные тем, что у них есть деньги, но нет политического влияния. Это богатые староверы-раскольники, недовольные ущемленным положением своей веры. Это евреи, которых загнали в угол, опять же, не в последнюю голову благодаря антисемитам из РПЦ, и не намерены оттуда выпускать. Даже Манифест о веротерпимости от семнадцатого апреля всей этой братии свободу только формально дал – как православная церковь их прижимала, так и продолжает прижимать, хотя после Манифеста немного полегче стало. Наконец, часть дворянства, полагая себя друзьями народа, тоже играет в эти игры. Значительная часть финансовых поступлений идет за счет банальных грабежей банков и магазинов, которые на жаргоне революционеров называют "экспроприациями" или просто "эксами". Наконец, мы подозреваем, хотя и не можем твердо доказать, что определенные средства поступают из-за рубежа от сил, которых вполне устраивает дестабилизация положения в Российской империи. Та же Англия, например, вполне способна на такое…
– Н-да, – Олег побарабанил пальцами по столу. – Классическая картина. Пар разрывает котел, предохранительный клапан закручен намертво, а желающих подбросить дровишек хоть отбавляй. И открутить клппан некому. Наоборот, еще сильнее закручивают. Что там со староверами и евреями? Это религии такие? Прошу прощения, я еще не до конца разобрался со смешными местными верованиями.
Зубатов аж поперхнулся.
– Олег Захарович, – сурово произнес он, – вообще-то мне сейчас полагалось бы арестовать вас за богохульство. Примите к сведенью, что православие в Российской империи является государственной религией, и за публичное глумление над ним можно и в тюрьму угодить. – Он помолчал. – Впрочем, в наши времена ничего святого уже не осталось. Даже над Государем Императором, бывает, открыто насмехаются. Так что… – Он махнул рукой. – Если очень грубо, то староверы – это представители одного из течений православной религии, объявленного еретическим. После одной из давних церковных реформ оно оказалось в немилости.
Времена уже не те, что раньше, и их не слишком преследуют, но и открыто исповедовать веру не позволяют. Между тем, среди них очень много богатых купцов и промышленников. В свое время староверов вытеснили в дальние лесные и горные края, и их потомки успешно прибрали к рукам минеральные залежи и лесные дела, а также значительную часть торговли. В качестве типичного примера можно взять Павла Рябушинского, весьма известную в Москве личность. Владеет мануфактурами, совладелец Московского банка, даже типография своя имеется. Выходец из староверской семьи.
Зубатов развел руками.
– Сталкивался я с ним пару раз лично. Знаете, как он ненавидит аристократию?
Знаете, как вообще купцы, не только староверы, ненавидят старую аристократию, не имеющую ни гроша за душой, но не желающую отдавать ни золотника власти? Купца могут публично опозорить – высечь плетьми или заковать в кандалы, а дворянина трогать нельзя. Да что Рябушинский! Вон, Савва Морозов – крупнейший фабрикант.
Тоже, кстати, из староверов. И тоже ненавидит аристократию всеми фибрами души.
Нам совершенно точно известно, что он финансирует социал-демократическую партию, очень хорошо финансирует…
– И почему же вы не пресечете эту деятельность? – полюбопытствовал Олег.
Зубатов покачал головой.
– Не все так просто, Олег Захарович. Тут весьма тонкая игра. Финансовые потоки контролируются… – Он осекся и внимательно посмотрел на Олега. Тот ответил ему невинным взглядом. – Не думаю, что настало время посвящать вас в тонкости оперативной работы, тем более – совершенно секретные. Не можем и не хотим в настоящее время, этого с вас достаточно.
– Как знаете, – кивнул Олег. – Кто такие евреи?
– Евреи – это национальность, исповедующая религию иудаизма. Уникальный случай – религия и национальность представляют собой одно целое, иудеев-неевреев практически нет. Иудаизм является основой христианства в целом, православия в том числе, хотя многие наши ура-патриоты очень не любят о том вспоминать. Со времен римского ига – слышали о римлянах? – нация гонима и рассеяна по всему миру. В России евреи загнаны в черту оседлости… имеется в виду, что они поражены в правах – не имеют права владеть землей, жить в столицах и крупных городах и так далее. В еврейских местечках – нищета и запустение, голодная и энергичная молодежь рвется в бой. А еще у них очень силен общинный дух, и богатые купцы и ростовщики – такие тоже хватает – поддерживают общину деньгами, часть которых идет на финансирование нелегальной деятельности. Еврейская активность в основном направлена на самозащиту наподобие организации боевых дружин для борьбы с погромщиками, на сторону деньги утекают не слишком большие – но все же утекают. Я немало имел с евреями дел в свое время, правда, в последнее время как-то отошел. Не до них. Но люди там вполне вменяемые.
Внезапно Зубатов грохнул кулаком по столу.
– Если бы, – яростно сказал он, – государя не окружали такие бездарные, тупые, самовлюбленные кретины, как сейчас, скрывающие от него истинное положение дел, он бы наверняка не допустил подобного! Принять закон о свободе совести, настоящий закон, не манифест, уравнять сословия в правах, отменить притеснения иноверцев – и, по большому счету, финансовая почва у бунтовщиков окажется выбитой из-под ног! Все просвещенные европейские страны уже давно сделали это, и только мы, подтверждая свою репутацию дикарей… Проекты таких законов уже составлялись неоднократно, тот же князь Оболенский к тому руку приложил. Ходили слухи, что Витте перед отъездом в Портсмут на переговоры с японцами собирался представить один такой проект на высочайшее утверждение. Но, боюсь, ничего не выйдет…
Олег с удивлением смотрел на собеседника. Всегда корректно-сдержанный, суховатый Зубатов сейчас раскраснелся, его волосы растрепались, бородка стояла дыбом. В глазах появился опасный блеск.
– Знаете, что самое обидное? – спросил он. – Самое обидное то, что среди бунтовщиков немало очень достойных людей. Нет, конечно, очень много и просто бездельников, болтунов и любителей пожить за счет разговоров о революции и тому подобного. Но я лично имел дело со многими, кому не стыдно пожать руку – умными, понимающими, душой болеющими за страну. Некоторых мне даже удавалось переубедить в пагубности пути, на котором они стоят. Тот же Меньщиков – вы знаете, что он бывший революционер? После ареста я несколько дней яростно спорил с ним о путях России и, слава богу, переубедил. Теперь он на нашей стороне. Но я не могу убеждать каждого по отдельности! И, если честно, – Зубатов понизил голос, – в последнее время уже и не хочу. Вы сами видите, что народ опущен до скотского состояния. Без реформ вся наша деятельность… Впрочем, я уже повторяюсь…
Внезапно он словно потух и несколько секунд сидел, уставившись в стол. Потом, словно придя в себя, поднял голову и посмотрел на Олега обычным острым и пронизывающим, взглядом.